– Размен хороший, коль фокус достойный, – пьяно ответил Данило, пытаясь встретиться взглядом с одной из трех пар черных глаз-кругляшков домашнего божка. Впрочем, без особого успеха.
– Тогда смотри и запоминай.
Старик вздохнул, на выдохе с растяжкой хлопнул одной ладонью о другую и одновременно проговорил:
– Чур услышит, прикуп сыщет!
И правда, на правой ладони у него сверкнул золотой кругляш. Староста протянул монету Даниле, который недоверчиво взял ее, повертел, подбросил вверх, поймал, снова повертел. Увесистая, твердая, под нее и кошель нужен соответствующий, а если в кошеле их будет несколько, то таким и прибить кого-нибудь можно!
– А теперь внимание!.. Нужда отпала, деньга пропала. Поклон мой Чуру за кукиш в дуру.
Дед повторил хлопок, и, на тебе, гривна исчезла из руки юноши. Ловко! Еле уловимый желтоватый туман остался на месте монетки, но вскоре пропал и он. Дед опять подернулся рябью. Пламя лучин, освещавших дом, мигнуло. Чур улыбнулся медвежьим оскалом.
– Понравилось? Могу научить… Помни, кому ни передашь монетку, она всегда к хозяину, то есть к тебе, вернется. Но лучше, чтобы ее вернул ты сам – приговоркой. Иначе фокус утратит силу. И да, для фокуса Чур не нужен. Он тебя и за тысячу верст услышит. Протяни к нему ладонь и потерпи малость.
Ради такого можно и потерпеть. Однако Данило еле сдержался, чтобы не отдернуть ладонь. Сначала его укусила сова, затем прихватил мощной челюстью медведь, а напоследок боднул баран. Рука знатно окровавилась. Но старика это не смутило, он подхватил юношу за локоть и подвел обратно к столу.
– Замотай. – Тропыга протянул полотенце. – Без кровушки нельзя. Теперь на тебе лежит печать особая, она поможет с фокусом. Предлагаю поспешать, что-то медленно лодочка плывет. Переходим на крепленое, проверим, как медовуха на тебя подействует.
И они проверили. Много и часто. Пока мир не сузился до крошечной сферы перед глазами, в которой покачивался стол, дрожала в руке очередная, наполненная до краев чарка и доносилось пьяное бормотание старосты:
– Мало нас, стариков, осталось. Детишек много, молодежи хватает, а стариков – раз, два и обчелся. Глазом не успеешь моргнуть, то того нет, то другого. Не доживает народец до старости. Пропадают люди на ровном месте. Ты, как с владетелем встретишься, обсуди с ним, что это такое происходит. Может, лекарство какое есть иль заклятье? Старики закончатся, за молодежь возьмутся…
И они снова пили долгими глотками.
Перед тем как Данилу окончательно вырубило, он еще четче, чем прежде, различил рябь. Протянул к ряби руку, и та вытянулась в его сторону. Староста, между тем, перестал говорить, его взгляд утратил осмысленность. Руки юноши соприкоснулись с желтоватыми лучами, и он намотал их на свои запястья. Лучи искрились, переливались, смыкались и разъединялись, делали Даниловы руки крыльями. Они были невесомы, но ощутимы. Однако дальше дело не продвинулось, ибо хмель взял над ним верх. Медок оказался, действительно, что надо!
[1] В данном контексте хранитель рода, домашний оберег.
Глава 4. Черные воды, зеленая тина
Данило наблюдал из-за куста боярышника, как она приближается. В косу путницы был вплетен яркий платок, гармонирующий с бежевым сарафаном, через плечо перекинута котомка, на ногах – настоящие сапожки. Знать, не всем здесь лапти положены. Шла целеустремленно, опираясь на тисовый посох.
Когда поравнялась с местом Даниловой засады, он залихватски свистнул. Настёна резко развернулась и боевито выставила перед собой посох. Ага, так это «оружие» и поможет при встрече, например, с упырями!
– Не бойся, – с усмешкой сказал юноша, выходя на большак, – свои.
– Свои по оврагам не хоронятся, – быстро проговорила пигалица, но посох опустила.
Выглядела она заметно лучше, чем сам Данило. Вчерашний вечер оставил в нем смутные воспоминания и состояние острого похмелья. До полудня не проснулся бы, если б староста не растолкал и не выгнал из дому еще затемно, снабдив, правда, всем необходимым. Теперь у него и еды хватало, и вооружен он был уже привычным ему «Томагавком», топорище которого в знак особого расположения старик перемотал кожаным ремешком. Ему это кажется или вчера он самолично колдовал? Может, он и не бортник вовсе, а Великий колдун?! В изгнании…