– И чего тебе от меня надобно? – настороженно спросила Настена.
– Свататься собираюсь. – Девушка снова подняла на него посох, и он поспешил заверить: – Шутка, шутка! Хотел в спутники напроситься. Оказывается, мне тоже в Средину надо.
– Все же гниль тебя беспокоит, – дрогнул девичий голос.
Надо сказать, где-то в самой глубине своего организма Данило действительно чувствовал неладное, хотя, возможно, то сказывался вчерашний хмель. Так-то на нем всё заросло, лишь следы от укусов могли рассказать о недавно произошедшем. Но не признаваться же в этом пигалице?
– Есть немного, – ответил скромно. – Однако ты не беспокойся, я крепкий.
Девушка подошла к нему, дотронулась до ран на шее и участливо спросила:
– Болит? Решил волхвам показаться? На, глотни настойки, полегчает.
И тут же закопалась в котомке. Эх, зачем она отняла свои пальчики? Так бы и стоял, ощущая их холодок на своей коже. Мечты. Мечты! Смуглянка протянула флакон с вязкой жидкостью. В нынешнем состоянии он выпил бы что угодно – как ни вливал в себя ключевую водицу, жажду так и не унял. Поэтому залпом опрокинул в себя все содержимое флакона.
– Эй, ты че творишь? – возмутилась Настёна. – Одного глотка достаточно было. Знаешь, как трудно собрать нужные травы? А сколько выпитое тобой стоит, имеешь представление?
– Прости! – В этот раз он был искренен. – Не подумал.
– «Не подумал» – любимая отговорка остолопов!
Она выхватила пустой флакон, убрала его обратно, забросила котомку на плечо и пошла прочь быстрым, размашистым шагом. Данило пожал плечами и поспешил следом. Ему никак не удавалось попасть с ней в такт! А настойка, видать, стоящая: наконец-то он почувствовал облегчение, голова просветлела, мелкая дрожь покинула тело. Лучше любого рассола!
Большак представлял собой колею, выбитую в земле колесами телег; ручьи он пересекал по бродам, холмы обходил по большой дуге, так же, как и болота с оврагами. На много верст вокруг – сплошное безлюдье. И при всем при этом необъятное море бледно-зеленых мотыльков.
Кое-где деревья нависали над дорогой своими кронами, создавая тенистые аллеи, кое-где к большаку подступали луга, радуя путников своим душистым разноцветьем. В такой день трудно было сердиться долго, да Настена и не сердилась по-настоящему. Она перестала ломиться вперед, а принялась в поисках редких трав то и дело отходить в сторону, взбираясь на пригорки, спускаясь в яры. Тогда Данило останавливался и терпеливо ждал. Было удивительно слышать, как шелестит зеленый ковер под ногами его спутницы, улавливать запах выделяемого сока сорванных ею растений и представлять, о чем она при этом думает.
После полудня на одном из крутых поворотов они заметили гигантскую пушистую ель.
Подойдя к дереву, Настёна сбросила котомку, положила посох на землю и встала на колени. Сложила вместе ладошки и зашептала молитву:
Водчий дорог, не гневись и прости,
Путника дальше с добром пропусти, –
Злоба ночная не тронет во тьме,
Зверь отойдет, не подступит ко мне…
В ее глазах, устремленных куда-то ввысь, заиграл безумный огонек, губы слегка приоткрылись, скулы напряглись, шея вытянулась. И так она была прекрасна, что юноша не удержался и опустился на колени рядом. Молитва – дело такое: если есть порыв, то лучше ему не мешать. В каком бы мире ты не оказался, какие бы законы в нем не действовали, иногда полезно прислушаться к тому, что он тебе шепчет. И так будет завтра, и так было до начала времен. Вот только бы слова разобрать…
В какой-то момент девушка поднялась, достала из котомки завернутые в тряпицу злаки и рассыпала их у корней старого дерева. Потом извлекла флягу, сделала из нее глоток и аккуратно, не разбрызгивая, вылила остатки туда же.
– И о чем же ты попросил?
Ее вопрос застал Данилу врасплох. Он вздрогнул.
– Да так… Молиться – не значит просить, – пробормотал он.
– Как же… Мы всегда просим у тех, кто за нами наблюдает. Не строй из себя исключение из общего правила. Пойдем, надо до темна добраться до Светлояра.