Когда огонь взметнул свои языки в фиолет неба, где властвовала незыблемая громадина луны, Василько, сидящий уже в нижней рубашке, напыщенно заговорил:
– Тебе нечего стыдиться того, что произошло. Ты ничего не мог сделать. То был его выбор. Добрыня знал, на что шел, когда поднял стяг Ингвара. И теперь несет бремя этого выбора. Нам не избежать своей судьбы, мы лишь следуем предназначению…
В огне треснула ветка, россыпь ярких мошек взметнулась оранжевым фейерверком в темную штору неба. Стреноженные лошади потерлись боками друг о друга.
… Оно опять дотронулось до него, охватило своими жгутами, выдавило воздух из легких. Начал душить кашель, из носа потекла влага, глаза заслезились. Все поплыло, подернулось белесой пеленой.
И сидел он среди горы черепов. И смотрел на громаду Кубов памяти, возвышающуюся над морем барханов Стеклянной пустыни. Редкие кактусы, вой шакалов, скорпионы у ног. Небо, затянутое пылевыми облаками.
И говорила с ним девушка с черными волосами, иссиней кожей и пронзительным взглядом. Та единственная, что выделялась среди остальных. Говорила, не раскрывая губ. И от каждого ее слова в голове бил набат.
– Ты выбрался из одного лабиринта, чтобы войти в новый. Зачем тебе это? Зачем искать смысл в опиумной сказке? Мираж останется миражом, сколько бы ты в него не вглядывался. Разве недостаточно вкусно кушать и сладко спать? Зачем было нарушать табу? Чтобы оказаться здесь? Среди мира картонных марионеток? Играть в солдатики можно было и дома…
– Ты прошел сквозь одну дверь и теперь ищешь другую. Но разве двери ведут куда-то? Правила придумывают для тех, кто им следуют. Такая участь тебя устраивает? Поменять табу на чужой устав. Но один лабиринт рухнул, и ты нашел себе новый.
– Мальчик, зачем ты вышел из утробы матери? Разве ничего в никак не теплее иллюзорных загадок? Но раз ты здесь, тебе придется сделать выбор, тот, от которого ты думал сбежать.
И девушка позволила заглянуть в свои глаза…
Несмотря на прохладу, пот заливал лицо, копился над верхней губой, проникал на язык. Юноша провел ладонью по мокрым волосам. Такого он не ожидал! Отчаяние отвергнутого тинэйджера. Ужас приговоренного к смерти. Безысходность Робинзона Крузо. Он не против колдовства и того, что связано с ним, – раздвоенностью сознания. Но когда твой разум поглощается наваждением, буквально выворачивающим тебя наизнанку, ты сам попросишь сделать тебе трепанацию черепа.
Данило с трудом заставил себя прислушаться к рассказу Василько, который с грустью в голосе продолжал говорить, не замечая ничего вокруг.
– Знаешь, я ведь вырос с Любавой. Не могу сказать, что мы дружили, но случалось вместе и на речку ходить, и в снежки играть. Тогда она была очень чуткой девочкой, немного взбалмошной, но доброй. И это несмотря на то, что ее мать сааркен, дева-воин из Зачарованного леса, а отец – самый удачливый ватажник из всех известных. Но как сильно могут изменить человека идеи, подхваченные им заместо лихорадки! В какой-то момент Любава вбила себе в голову, что должна изменить этот мир, что ему – этому миру – грозит невообразимая опасность. И якобы она одна способна остановить нечто, желающее всех нас погубить. Что удивительно, вскоре у нее действительно открылись способности: по ее велению всё живое стало обращаться в лед! Ее голосу стали повиноваться. Однажды она смогла вывести людей из разрушенной степняками крепости и провести через земли, в которых властвовал хмырь, родитель упырей. Такое не забывается! Так она обрела власть – власть над нашими сердцами!
Данило почти не слушал. Местный лор[1] неинтересен задроту.
Реально ли настоящее? Не врут ли пять чувств? Он взял в руки землю. Теплая. Под пальцами крошится. Языком подцепил кусочек, на зубах заскрипело. Выплюнул. Глубоко вдохнул. Едва удержался от чиха. Тяжелый запах сирени перебил дым костра, приторно щекоча ноздри.