– Какие люди на поляне! – с усмешкой в голосе вместо приветствия проговорил один из них, брюнет, тот, что постарше, с густыми бровями и чувственным, почти женским ртом.
Василько медленно обернулся, забросил на плечо меч и левой рукой потер подбородок.
– Путники забывают обычаи. Упс, прости, Людвиг, обознался. Хотя про Малояров с Перовичами идет такая слава, что можно и не только обознаться.
– Не утруждай себя, – глаза Людвига зловеще вспыхнули, – мне известны эти пересуды. А то ненароком сболтнешь лишнего, потом жалеть будешь. Лучше просвети: исполнен ли наш давний уговор? Молчишь, значит, нет. А мы-то понадеялись, что найдем здесь либо самого должничка, либо задолженное им.
Шесть пар глаз оценивающе впились в Данилу. Наверное, у него был изрядно потрепанный вид. В любом случае, впечатления он ни на кого не произвел, поэтому все опять уставились на его спутника.
– Илия вам ничего не должен, – неубедительно возразил Василько.
– Следи за языком, – резко отреагировал второй, помоложе, рыжий, с острым носом и надрубленной верхней губой. – Был заклад. Вы ударили по рукам. Однако пташка так и не побывала в коготках у сокола. Ты сам сказал. А раз нет, где обещанная золотая цепь? Может быть, сам отдашь ее нам? Ведь это ты подвел Илию. Вызвался, но не исполнил. Да только что с бессре́бреника взять?
– Ступа, мне казалось, ты более умный. То был нелепый, ребяческий спор. Не достойный любичей. И за него я порядочно поплатился.
– Заклад есть заклад. И не тебе его отменять! Твой покровитель обязан расплатиться, – сказал как выплюнул Ступа, вызывающе положив руку на рукоять меча.
– Или что? – улыбнулся Василько. Можно было только удивляться его хладнокровию (или беспечности?).
Людвиг ответил хищническим оскалом.
– Или мне придется тебя проучить, – пояснил Ступа. Свой меч он уже держал в руках. Его спутники шагнули было вперед, но вскинутая рука старшего остановила их.
– Поединок, – веско молвил Людвиг. – Пусть рассудит поединок. Не все же Василько измываться над этим увальнем, не все ему и нам дерзить. До первой крови, до кровавого надреза. Без брони, меч на меч, доблесть на доблесть. Победит, тогда и хрен с ним, с закладом. Проиграет, сам отправится за нашей цепью, сам нам ее и доставит. А в процент отдаст в рядовичи своего спутника.
– Да, поединок! – подтвердил остроносый и добавил: – Только если хоть одна капля крови упадет с меня от его меча, порежьте наглеца на лоскуты. Хочу потравить языкастую белку на ее же поле.
– Так даже интересней, будет что рассказать на затравочку, – глумливо согласился его товарищ.
Василько никак не отреагировал на эти речи. Расстегнул ремни, стянул с себя кольчугу, за ней стёганку, аккуратно сложил одежку возле куста сирени, повел плечами, крутанул мечом восьмерочку и голым до пояса выступил вперед. Одновременно к нему навстречу в таком же виде шагнул остроносый.
– Я ничего не упустил? Если Василько коснется противника в ходе поединка мечом, то будет казнен? – с волнением спросил Данило. Его слова канули в пустоту. Перед ним разворачивался сюжет из фантазийного боевика. Как наставник выкрутится, было совершенно не ясно. Нельзя сказать, что бортник не обрадовался бы унижению слащавого сотника, но намек на то, что его самого сделают рядовичом, изрядно напрягал.[3]
Ступа пошел с напором, без подготовки и предупреждения. Сотник не стал парировать, а легко уклонился от удара, сделав быстрый полуоборот. Малояр широко размахнулся, клинок с пением рассек воздух. Василько опять оказался сбоку и ответил обманкой, чем выбил Ступу из ритма. Тому пришлось резко отпрыгивать, бестолково отмахиваясь от направленного в его сторону острия.
Пару раз их клинки сблизились, пару раз оружие лишь чудом не коснулось одно другого. Ступа на некоторое время обрел контроль над ситуацией и провел несколько неплохих связок. Ну или же ему позволили их провести. Бойцы кружились вокруг останков костра, ни разу не наступив на угли, зато основательно замяв обильно разросшуюся черемшу. У обоих тела лоснились от пота, но грацией пантеры обладал только один из них.