– Где еще воинскую славу сыскать, як не в пограничье? – настороженно ответил за Василько Илия (из Вороновичей).
Любава подметила легкую тень, промелькнувшую на лице Василько. Странно, зачем он терпит такую компанию, если она ему противна? Княгиня помнила его горячий нрав и несгибаемый характер. Нынешняя сдержанность неприятно ее поразила. Неужели старый приятель так изменился? Неужели время его не пощадило?
– Ну, как сказать, – процедил сквозь зубы Людвиг, потом глотнул из кружки и вытер усы. – Острог-то еще не достроен. Да и с кем там славу делить? С рабской чернью? Променяешь друзей на плешивую погань. Не сердись, не бухчи, я ж по дружбе, любя…
И Людвиг обнял Василько за плечо, пьяно прижавшись лбом к его уху.
– Я же любя, любя… Нечего там тебе делать, дурень. Айда ко мне, к Долгому озеру. Тот же север. Рыбка днем, девка ночью… каждый раз новая, ядрёная. И никаких чудинов, всех давно повырезали. И ты, Илия, тоже об этом подумай. Крепкая рука в наших краях на вес золота!
Они громко чокнулись, выпили, закусили. Любава раздраженно поднесла ладонь к губам. Она желала слышать голос Василько, но говорили другие, как будто испытывая ее терпение.
– Да, у нас хорошо, – молвил, вальяжно разлегшись на лавке, Ступа. – Все больше дебри, кряжи, заросшие яры, буреломы и редкие прогалины. Но мужики блюдут мужское, женки рта не раскрывают.
– На что намекаешь? – как бы строго вопросил Людвиг.
– Илия, ты почем с нашей Утятой жамкался? – выплюнул вопрос Ступа. – Думал, не узнаем? Думал, отвечать не придется? Да я тебя прям сейчас…
Он резко поднялся и попытался ткнуть кулаком в лицо уличенному товарищу, но Людвиг перехватил его руку. Илия промолчал, не пытаясь увернуться от удара.
– Знаем, – примирительно проговорил Людвиг, – знаем, что по сердцу ты ей. Да только тем поцелуем разбил ты ее сердце. Чего теперь с ней делать-то? Только о тебе сестренка нашего Ступы и говорит. Только о тебе и грезит. Ты ж жениться на ней не удумал? Ха! Вижу, что нет. Ой, как нехорошо! Подлец! Должок за тобой. Раз в том герой, слабо еще раз? Только с куда более опасной целью. Или как? Или только мошной перед девицами трясти можешь?
– Не мошной, а мошонкой, – поправил Ступа и разлил из кувшина по кружкам остатки суры.
Людвиг покачал головой и продолжил:
– М-да!.. Жена у нашего князя больно молода, одинока и прекрасна. Как пить дать, со скуки мается. Хотя, может, и не мается. Говорят, пока муж в Граде балуется, с упырями хороводы водит, она на его троне сиживает, дела решает, мордочку умную строит. Докатились! Баба правит! Меня тут мысль посетила, а почему бы ей не помочь румянец на щеках обрести?!
– О чем это ты? – недоуменно спросил Василько. Он скинул с плеча руку Ступы и теперь пристально смотрел в свою кружку. Илия поглаживал бороду, ожидая продолжения. Ожидала и Любава. Холодная ярость накатывала волнами, и она сжала кулачки, чтобы хоть как-то сохранить над собой контроль. Это, значит, вот как о ней… за глаза!
Ступа судорожно глотнул суры, стукнул по столу и прорычал:
– Он еще спрашивает!
– А к тому, – подмигнул Людвиг, – что заклад Илие предлагаю: сорвет поцелуй с губ Любавы, получит от нас прощение, нет – отдаст в откуп золотую цепь. В приданное Утяты вложим. Чтобы лишних вопросов потом не было. Что?.. Слабо? Страшно с княгиней сблизиться? А, Илия? Так не это ли подвиг, не в этом ли удаль? Испить ягодки сок, когда шмель жужжит над ухом?
– Поцелуй – всего лишь поцелуй! Но як вы о нем узнаете? – глухо спросил Илия.
– Честное слово! Разве мы чернь, чтобы сомневаться друг в друге? Ну, давай, решайся!
И здесь неожиданно для Любавы в разговор встрял Василько.
– Остановись, друг. Я… приму за тебя заклад. Добуду поцелуй. И если на то пошло, понесу наказание. Не будем подставлять ради какой-то шалости твой род, княжество без него ослабнет, а что мне сделается – безызвестному.
Илия крякнул, остальные рассмеялись.
– Так тому и быть! Посмотрим, из какого теста сделан Василько.
И четыре крепких руки скрепили заклад.
– Вот, значит, как, – зло усмехнулась Любава, отходя от лавки суревара. – Поиграть мальчикам захотелось. Что ж, устроим им игры!