Чтобы отвлечься, Данило спросил у сотника:
– Чем тебе не угодил Колеслав?
– Тем, что предал своего князя. – Голос Василько дрогнул, что-то звякнуло под его ногами. Ишь, споткнулся даже. Ну, хоть какой-то звук, а то уж временами мнилось, что не живой человек, а некий призрак бредет за спиной.
– Колеслав Зоркий из рода Вестовичей, владетель Смолянки, – предатель? – изумился вирник. – Да он единственный из западников, кто не преклонил колено пред лже-Ингваром, лиходеем Васютой.
– Никто с этим не спорит. Свое предательство он совершил позже.
Некоторое время шли молча. Когда у сломанного дуба снова повернули на восток, Василько продолжил рассказ:
– Он позволил жить в блуде своему сыну Сандру. Тот в сумятице последней войны похитил из Королевства Лиандру. И если родственники девушки – Раековские – спустили это дело на тормозах, то наш князь не принял подобного поведения.
– Ну а нам-то что до этого? – удивился Данило. Пока картинка не складывалась в голове.
– А то, что сейчас Колеслав выслуживается перед князем, кидается в самое пекло, а между тем лехи пьют и веселятся в покоях его дворца в Смолянке. Те самые лехи, что выродили лже-Ингвара, были основой Васютиного войска, жгли наши села и веси, привели земли в запустение. А ведь новая война не за горами. Их Королевство как никогда сильно, тем более что весь Закатный край с их Владыками стоит за его спиной. Поэтому любая мелочь может спровоцировать очередное побоище, а Колеслав дает к тому отличный повод.
– Ему что… выгнать Лиандру и отказаться от собственного сына? – усмехнулся Мстислав.
– Здесь надо резать по живому, – огрызнулся в ответ сотник. Данило почти уже ненавидел этого задавалу. Весь из себя правильный, о высоком радеет, а то, что на простое человеческое счастье покушается, не замечает. Из-за таких вот узколобых идиотов и возникают трения между Монтекки и Капулетти, а влюбленные лишаются своего шанса.
– Тихо. Дайте внюхаться, – остановил процессию и одновременно спор внутри нее длиннорукий «байкер». Затем он задрал голову, вытянул кверху нос и действительно начал нюхать воздух. Казалось, еще немного, и он завоет. К счастью, обошлось – не завыл. Правда, беспокойно заозирался.
– Что учуял? – глухо спросил вирник.
Волколак вытер ладони о кожанку и скомандовал:
– А теперь бегом! Не отставайте, иначе пиши пропало.
И проводник побежал, согнувшись в три погибели и почти касаясь земли руками. Побежал на север, сквозь мертвые растения, покрытые лишайником, мимо черной колючки, ломая на пути хлипкие преграды и огибая лишь остовы изб, из которых выплескивался голубой огонь. За ним легко, непринужденно и очень-очень быстро перебирал своими длинными ногами Василько, за сотником грузно шлепал по грязи коротконогий Мстислав. Данило же очень скоро стал позорно отставать. Его спутники оказались на редкость резвыми, а у бортника, банально не хватало дыхания. Ко всему, этот озноб, что уже который день пробирал до мурашек. А потом еще шестопер, ставший вдруг весьма тяжелым и неудобным. Однако приобретенный в Безымянке навык всё же помог. Бортник отлично слышал, куда удирает его команда, и шел на звук, как зверь идет по следу.
К сожалению, лишь до поры, до времени. В какой-то момент и эта связь оборвалась. Мгла хорошо скрадывала не только видимое: горизонт в ней отсутствовал как понятие, а туман начинался буквально через пятьдесят шагов. В этой мгле тонули и звуки, и запахи. На определенном расстоянии их словно обрубало. Ты видел, слышал и обонял лишь то, что находилось в неком круге, центром которого ты сам же и являлся. Возможно, это касалось только Данилы, все-таки его мучило отравление и тела, и разума. Как бы то ни было, его товарищи пересекли границы этого круга, и он испугался, что потерял их.
К этому моменту сил у бортника больше не осталось. Он остановился посреди широкой улицы, не представляя, куда двигаться дальше. От кого они бежали? Что могло испугать такого как волколак? Этот бандит не походил на труса. Подонок, да, но не трус. И, тем не менее, кожаный бежал так, словно от этого зависела его жизнь.
Данило вздохнул, вытер со лба пот и решил пройтись по улице. Ломиться через искалеченные магией дворы и подворья в одиночку представлялось чем-то сродни самоубийству. Интересно, сейчас день или ночь? Как все непонятно в этом про́клятом городе!