— Товарищ подполковник, караул в составе…
— Отставить! Сержант, кто назначил караул и кого охраняете?
— Докладываю, товарищ подполковник! Караул назначен товарищем майором Бурляевым. В камерах находятся три немца и два штатских сотрудника опергруппы.
— Покажите журнал.
Старший сержант немедленно представил регистрационный журнал, в котором значились три задержанных местных жителя, рабочие-дорожники, ремонтировавшие городскую мостовую и оказавшие сопротивление представителям советских военных оккупационных властей. Советские же гражданские сотрудники были зарегистрированы арестованными за антисоветскую пропаганду.
Придя в штаб, Савельев пригласил к себе обоих замов. Майор Снигирев, разложив на столе документы, по праву первого зама сразу спросил:
— Разрешите доложить, товарищ подполковник?
— Подождите, Иван Иванович, пусть вначале доложит майор Бурляев.
— Простите, товарищ подполковник, — удивленно спросил Бурляев, — а о чем докладывать?
Савельев внутренне закипал, готов был сорваться на крик, но с трудом сдержал себя. Тяжелым взглядом он сверлил Бурляева.
— Как это о чем? О вашей работе, что сделано, каковы результаты.
— Так ведь все идет в рабочем порядке, товарищ подполковник, текучка, так сказать.
— И задержание немецких рабочих, и арест гражданских сотрудников опергруппы? Все в рабочем порядке? За что, кстати, задержаны немцы и арестованы наши?
Бурляев поерзал на стуле, открыл рабочий блокнот.
— Позавчера я ехал по городу на «виллисе» с водителем и бойцом охраны. Мы въехали на улицу, которую мостила бригада немецких дорожников, перекрыв проезд грузовиком с булыжником. Я потребовал убрать грузовик и пропустить нас. Они, бригадир и еще двое, отказались, утверждая, что ехать нельзя, дорога, мол, подготовлена к мощению, а мы ее можем разбить. Я и приказал арестовать этих фашистов за неподчинение советским властям.
— Там был знак объезда?
— Да, был. Ну и что. Нам там проще и быстрее проехать.
— А потом рабочие должны были заново из-за вашей прихоти и каприза переделывать дорожное полотно? Как же можно так, майор? Как же можно так позорить советскую власть и нашу армию?
Бурляев, сделавший удивленное лицо, не унимался, он был уверен в своей правоте:
— А что эти гады сделали с нашей страной, вы не забыли, товарищ подполковник?
— Я ничего не забыл. И вам советую усвоить раз и навсегда: «Смерш» — орган военной контрразведки, а не гестапо. Нашей группе руководством поставлена конкретная задача, вот и занимайтесь ее исполнением. Немцев отпустить.
— Но, товарищ подполковник… — Бурляев, как ужаленный, вскочил со стула.
— Отпустить немедленно и извиниться. Вы лично извинитесь. За что арестованы специалисты?
— За антисоветскую пропаганду, — мрачно ответил Бурляев.
— В какой форме и перед кем?
— В столовой во время обеда они громко заявляли, что германская химическая промышленность лучшая в Европе, даже лучше советской.
— У вас есть доказательство обратного, вы специалист в области химии?
— Нет, но дерзко хулить Родину я никому не позволю, особенно им, этим врагам, только условно освобожденным.
— Если начальник главка, генерал-полковник Абакумов, лично их направил к нам в группу, значит, он им верит. Следовательно, они не враги, как не враги и все остальные гражданские специалисты. И вам, майор, я запрещаю оскорблять людей. Специалистов немедленно выпустить.
— Но, товарищ подполковник, — зарычал Бурляев, — я обязан исполнять план…
— Какой план? По посадкам? Где он, ваш план? На стол ко мне, быстро! — Савельев не сдержался, с силой хлопнул ладонью по столу. — Нет у вас никакого плана. Еще раз узнаю о вашем самовольстве, будете наказаны. Людей выпустить немедленно. Свободны!
Когда Бурляев скрылся за дверью, Савельев на минуту задумался, сцепил обе руки на столе и положил на них подбородок. Он вспомнил тот страшный бой в июле сорок третьего, первый его бой в качестве старшего оперуполномоченного военной контрразведки «Смерш» стрелкового полка. Вспомнил и рассказал Снигиреву.
Его только перевели из военной разведки в созданный весной «Смерш», и он, боевой офицер, командир разведроты дивизии, десятки раз ходивший в тыл противника, чувствовал себя не в своей тарелке, ощущая боязливое отношение к себе со стороны командиров и солдат, по привычке сторонившихся особиста. Их дивизия участвовала в наступлении, а его полку предстояло взять гряду холмов, с которых немецкая артиллерия держала под обстрелом всю округу. В пять утра корпусная и дивизионная артиллерия обрушила всю свою мощь на холмы, а через полчаса в атаку пошли роты полка. Штурм оказался настолько динамичным, что первую линию обороны немцев взяли за пятнадцать минут, а две роты второго батальона уже рванули вперед по склонам двух холмов, и вскоре с вершины одного из них комбат два сообщил в штаб полка о первой победе.