Выбрать главу
Меж тем Чингисхан, молодой и влюблённый, отправился в гости к царю Соломону и лучшую женщину, Хану из Хан, с собой прихватил благородный пахан. А царь их не понял: хорошие гости! Таких бы гостей привечать на погосте. Но Галя вскричала: «О, нет! То есть, да! Ведь это же наша родная орда!»
Объятия, слёзы. Татаро-монголы, от вечных набегов и босы и голы, веселой ордою садятся за стол, уже не поймёшь, где еврей, где монгол. Все интер такие националисты!
Но время летит удивительно быстро. Подуло оно в милицейский свисток и прибыло тотчас на Ближний Восток.
Да что ж это вы учинили, уроды? Вы всё перепутали веки и годы. Невежды, бездельники! Стыд вам и срам! А ну, окаянные, брысь по местам!
И в ту же секунду царя Соломона шугнуло во время по имени Оно, а хана Чингиза — в тринадцатый век, где много сплелось исторических вех. Где Марко живал, по прозванию Поло, где пламенный Джотто был дьявольски молод, где Данта блистал величавый талант на фоне бездарных Батыевых банд. Где князь Александр, величаемый Невским, военачальник отважный и дерзкий, во всенародно известном году гонял супостатов по Чудскому льду. Где некий Пизано, пизанец бесстрашный, бесстрашно взлезал на Пизанскую башню, которую сам же воздвиг перед тем. Какое соцветье открытий и тем!
А первые леди, Ханюта и Галя, которых случайно века проморгали, живут себе скромно, у всех на виду аж в целых две тыщи четвёртом году. И даже не могут помыслить соседи, что эти две тётушки — первые леди, они им, случается, даже грубят. Мужья беспардонно под боком храпят.
Где ты, Соломончик? Где ты, Чингисханчик? Где Юлинька Цезарь? Откликнись, мой мальчик? Постойте, а как сюда Цезарь попал? Ну, это не леди, а я бы сказал!
Но я не скажу, поимев на примете и об этикете припомнив простом, что каждая женщина — первая леди… Лишь надо её посадить на престол.

Пустыня сказала…

— Какие часы самые счастливые?

— Ну, не знаю. Золотые? Платиновые? С изумрудными стрелками и бриллиантовым циферблатом?

— Самые счастливые часы те, которые стоят. Потому что пока часы идут, ни одно положение стрелок их не устраивает.

Русскоязычная пустыня

В трёх домах от меня пустыня Негев. Лысенькая такая. Когда мы впервые встретились, я даже удивился:

— И это ты, — говорю, — пустыня?

— Пустыня, — говорит. — Только я по-русски не разговариваю. Ты меня по-бедуински спроси.

— По-бедуински, — говорю, — я, ни бельмеса.

Призадумалась Пустыня. Наморщила лысину, что ей заменяла лоб. Это бывает. Старого Януса называли двуликим, а он был просто лысый человек, лицом смотрел вперед, а лысиной оглядывался. Такие были времена. Живи да оглядывайся, чтоб сзади по голове не врубили.

Так о чём я? Ну да, наморщила Пустыня лысину и говорит:

— Ни бельмеса — это не по-бедуински. Это по-татарски.

Во даёт!

— Да ты откуда татарский знаешь? — спрашиваю. — Ты кто по образованию?

— По образованию я никто, — говорит она с такой важностью, будто по образованию она профессор. — Тут один татарин репатриировался, ни бельмеса не понимал. Ну, я и научилась.

Способная.

— И это ты так по-русски не разговариваешь! А по-какому мы с тобой говорим?

— Ну и что? — небрежно обронила она. — Я же не говорю, что никогда не разговариваю. Когда не разговариваю, а когда и разговариваю. Тут у нас одни русские живут. В смысле евреи.

— А почему русские в смысле евреи, а не евреи в смысле русские?

Пустыня задумалась. Она плохо разбиралась в национальном вопросе.

— Не морочь голову, почему да почему. Допочемукались там у себя, что здесь оказались.