— Ты не груби, — попросил я её. — Я тебе по-русски так нагрублю, что ты и бедуинский, и татарский забудешь.
— Ладно, чего раздухарился, — сказала она на слишком даже русском языке. — Давай, рассказывай, что там у тебя, а я послушаю.
И я стал рассказывать, а она стала слушать.
Необитаемый остров
Я расскажу тебе, Пустыня, о маленьком городе на маленькой реке, усеянной маленькими необитаемыми островами. Река их бережно обтекала, чтоб они не потонули чего доброго, хотя там было неглубоко. Вокруг был зелёный город, то ли спустившийся с гор, то ли, наоборот, на гору восходящий, но так медленно, что создавалось впечатление, будто он стоит на месте.
И был там один островок, как раз напротив дома по имени Рафанда…
— Красивое название, — сказала Пустыня. — Вот бы мне такое. Пустыня Рафанда. Красиво, а?
— Пожалуйста, не перебивай. Река журчала, обтекая остров, и остров что-то шуршал в ответ. Или остров шуршал, а река ему отвечала.
«Куда ты течёшь, река?» — спрашивал остров. И река отвечала: «Я теку в океан. Не сразу, конечно. Сначала будет большая река, потом ещё большая река. Потом море. А потом уже океан».
«А не боишься утонуть?» — спрашивал остров. И река отвечала: «Боюсь. Утонуть все боятся. Но у меня нет другого пути. Я должна отдать себя океану».
«Смелая ты, — сказал остров. — Я бы так не смог. У меня на это решимости не хватает».
«Течь — это очень просто», — сказала река.
Остров промолчал. Он не умел течь. Правда, он никогда не пробовал.
«Возьми меня с собой в океан», — попросил он реку. «Там глубоко, ты утонешь».
«А если попробовать? Может, там я кому-нибудь пригожусь. Кто-то будет тонуть, а тут как раз остров». «Ну, тогда поплыли», — сказала река.
Остров поднатужился и — не двинулся с места.
«Ты меня только подтолкни, — просил он. — Сильней! Ещё сильней. Или у тебя силы не хватает?»
«Не хватает, — призналась река. — Я же маленькая река, не какой-нибудь Дунай или Тиса».
Но она продолжала его толкать. Если его так толкать до самого океана, это ж можно совсем высохнуть из сил.
Она продолжала его толкать, но он не двигался. Наверно, за что-то зацепился, может быть, за землю. Всё-таки родная земля. За родную землю зацепишься, потом не отцепишься.
— Это я понимаю, — сказала Пустыня.
Складчатые горы
Когда-то территория гор была большой. Она была ровной и гладкой. Но на неё стали напирать соседние территории, с откровенным намерением её захватить. И они сжимали её всё тесней и до того досжимались, что она пошла складками. Так образовались складчатые горы.
В сущности, территория осталась та же самая, но теперь занимала меньше места, потому что частично распространялась вверх. Территории на земле много, а места мало, земли не хватает на всю территорию. Поэтому у нас на земле столько гор.
Но территория этих гор, хоть и потеснилась вверх, продолжала считаться спорной территорией, то захваченной кем-то, то кому-то отданной, а теперь впервые освобождённой, хотя и это понятие не бесспорное. Между спорным и бесспорным отношения сложные. Лучше быть человеком спорного ума, чем бесспорной глупости, спорного достатка, чем бесспорной нищеты. Но спорной территорией быть плохо. Потому что время от времени приходят чужие войска, чтобы навязать спорной территории чуждую ей и нежелательную бесспорность.
За спорную территорию спор идёт не только внешний, но и внутренний. Внешний спор, мужской, за право ею обладать, а внутренний, женский, — кому территории принадлежать. Даже в публичных домах, где достаточно свободные нравы, не ведётся спор о том, кому принадлежать, что, конечно, говорит об ограниченной свободе.
— А что такое публичный дом? — спросила Пустыня. Откуда ей было знать. Пустыне всегда не хватает публичности.
— Тебе это рано знать.
— Ты хочешь сказать, что я ещё молодая? — спросила она, прихорашиваясь.
Я не хотел этого сказать, но не хотел и её обидеть. Поэтому я продолжил рассказ.
Когда мы туда приехали, там уже были горы. Это было красиво, потому что горы поднимались до самых небес и до небес поднимали красоту земли — леса, луга и озёра. И небу это нравилось. Оно любило зацепиться за вершину горы, посидеть на ней, глядя на землю вблизи, потому что с высоты её не очень хорошо видно. И мы поднимались по склону горы к небу в гости и оттуда смотрели на землю, и сравнивали небо с землёй, и к радости своей убеждались, что земля выглядит красивее.
А земля была красивой не от хорошей жизни, ей было неудобно и тесно в складках гор, и от этого неудобства рождалась красота.