– Значит, сгорела ведьма?
Собственный вопрос меня потряс. Я говорил так, точно сомнения мои развеялись, как дым от давнего пожара.
Старуха сжала остатки зубов.
– Она-то, ясное дело. А вот Ведьмак… Какое-то время спустя слышим, над деревней рычит кто-то. Не человек, вроде, и не зверь. Рык со словами человечьими спутан. Попричитает, поскулит и ну снова рычать. Собрались всем миром и туда. На пепелище Ведьмак сидит и звериным голосом воет. Кот-то убёг, знать кот тот он и был.
Пелагея мрачно глянула куда-то мимо меня. Вдруг в полумраке гаснущей керосинки её глаза начали белеть. Она смотрела мне через плечо, всполохи света в зрачках становились всё ярче. Глаза округлялись от набухающего в них немого вопля. Не в силах обернуться, я сорвался с табурета и бросился вглубь комнаты. Оттуда посмотрел на окно, куда вперилась остановившимся взором старуха. На приоткрытой форточке сидел огромный кот. Я готов был поклясться, что глаза у него человеческие. Казалось, животное усмехается одной половиной рта. Усы иронично подёргивались.
В следующую секунду тишину надломил громкий стон. Затем глухой удар. Оглянувшись, я увидел лежащую на полу Пелагею. Я кинулся помочь и тут обнаружил, что левая сторона её лица неестественно перекошена. Хозяйку свалил инсульт. Я с трудом подтащил грузное тело к кровати. Попыхтев над старухой, понял – самому её на по-деревенски пышное ложе не затащить. Я подсунул под голову бабке одну из пирамидой сложенных подушек, накрыл одеялом и побежал за помощью. За моими манипуляциями с плотоядной улыбкой наблюдал человеческими глазами кот.
– Пзв… – на губах Пелагеи пенились обрывки слогов и пузыри.
– Ничего. Может, ещё оклемаешься.
Соседка Пелагеи баба Нюша заботливо поправила на груди больной покрывало. Я стоял у порога. Колени всё ещё дрожали. Кота на форточке не было, но я знал – он смотрит на нас откуда-то своим насмешливым мёртвым оком. За спиной хлопнула дверь. В избу вошли две пожилые женщины и мужик в меховой безрукавке с ружьём. Женщины проследовали к постели Пелагеи, а мужчина встал со мной плечо в плечо.
Баба Нюша обернулась и махнула на нас морщинистой ручкой.
– Нечего тут мужикам делать!
Мы вышли.
– Игнат, – скупо представился мужик.
– Саня, – кивнул я.
Мы опять погрузились в саднящее молчание. Игнат деловито вытряхнул из кисета махорку и ловко скрутил "козью ножку". В траве зашуршало. Я отпрянул. Игнат вскочил, схватился за ружьё. Текучее кошачье тело мелькнуло и растворилось в темноте.
– За бабкой Пелагеей приходил, сволочь. Знать, заберёт, – процедил Игнат.
– Врача бы, – попытался я отвести разговор от пугающей темы. В чертовщину всё ещё не верилось.
– Не помогут тут врачи ваши, – проворчал Игнат. – Если уж мертвяк глаз положил, дело решённое. Долго он за Пелагеей ходил…
– Зачем?
– Своё у них… – Игнат сплюнул на землю. – Сейчас мужики подтянутся и пойдём.
– Куда?
Односложные вопросы были следствием хаоса, царящего в моей голове.
– Мертвяка кончать. Довольно он над нами куражился! Сколько народа перемёрло. А всё Пелагея – не давала пулей его одарить. У нас-то серебряная давно припасена. Она всё металась. Не трожьте его, не трожьте, всем беда выйдет. Тьфу!
Я вспомнил, что, когда вломился в мирно спящую соседскую избу, единственное, что мог вымолвить членораздельно: "Кот, кот…". Видимо, это слово и принял к сведению хозяин дома.
– Думаете, кот?
– А кто ещё?! – Игнат сердито фыркнул. – Научены уж! Ни одна беда не миновала без этой твари! Мне лодку раз пробили да пробкой заткнули. Я на реку-то вышел, да чуть на корм рыбе и не попал! Реки у нас тут… мужика с ног валит. Насилу выбрался.
– А причём же…
– Кот-то?! За неделю до того вот такого видал! – Игнат развёл руки в стороны, демонстрируя размеры вестника смерти. – Моё счастье, что зажмурился и в глаза ему не глянул. А то бы уволок.
К нам подходили мужики. Были они мрачнее грозовых туч. В основном, в годах, крепкие, приземистые. Своих ровесников я насчитал всего три человека. Они азартно покрикивали, суетились и подгоняли дедов. Те, походя, цыкали, точно отмахивались. Двор гудел. Мужики роняли в недра толпы немногословные истории о встрече с котом. Вспоминали тех, кто не сумел уйти от антропоморфного взгляда адской твари. Постепенно голоса становились громче, выкрики яростней.
По моим нервам начали прокатываться горячие волны возбуждения. Как бы хотел я сейчас гнать ненавистное всем существо по тёмной тайге. Схватить первым… Меня трясло, но уже не от страха. Страх растворился во всеобщем неистовстве. Нас было много. Спаянная воедино Мощь вливалась в мои мышцы и мозг. Я стал великаном. Кто выплёвывает в вибрирующее напряжением пространство проклятия, уже не различал. Иногда внезапно понимал, что дикий, полный бешеной энергии вопль принадлежит мне самому. Но это не имело значения. Мы сложились в общий могучий организмом, способный справиться не только с каким-то котом, но и со всей тайгой! Со всем враждебным миром! Ах, какое это было чувство! Парение над своим бессилием.
Многоногое существо двинулось со двора. Факелы метались, разбивая густую, липкую тьму. Мы гнали зверя. Пока его не видно, но он существует, этого достаточно. Достаточно, чтобы упиваться собственной силой.
В эту ночь зверь так и не появился. Мы вернулись утром, и всесильное существо распалось на ничтожные частички. Мужики разбрелись по избам, матерясь и отирая кровь с разодранных ветвями рук и лиц.
В избе бабки Пелагеи жило своё многорукое чудовище – у одра умирающей собрались соседки. Это чудище тоже вскрикивало, ворошило былое, било молниями отчаянной злобы. Изредка женщины спохватывались и принимались перед кем-то оправдывать своё шумное вече – больной требуется неусыпный уход.
Я ушёл ночевать к Игнату.
Едва мы проснулись и наскоро позавтракали, азарт снова погнал нас на поиски зверя. К нам присоединялись другие участники травли. С каждым подошедшим мои мускулы крепли, а сознание наполнялось адреналиновым восторгом.
Котов в деревне не было. Ни одного! Десятилетия борьбы с мертвяком не прошли даром.
Минула неделя. Кровь кипела, а враг в руки не давался. Зато к нашей массе примкнули те, кто до того считался сомневающимся. Не вышедший на охоту становился отступником. Но таковых почти не осталось. Регулярность и массовость наших вылазок не оставляли места сомнениям.
Иногда сплочённые общей ненавистью мужики и бабы собирались у постели Пелагеи. Страдальческое лицо на подушке заставляло вспомнить о собственных потерях. Всплывали новые детали встреч с оборотнем. Зубы скрежетали.
Мне было не до корня, способного подарить человечеству дополнительные десятилетия жизни. Я бредил котом. Едва ли не каждую ночь снилось, как я хватаю нечисть за лапы, рву зубами, топчу сапогами, а вокруг признавшая меня сильнейшим толпа.
– Так его не возьмёшь, – глухо сказал седой мужик. – Надо идти туда.
Повисла вязкая тишина.
– Всех порешит, земля его там – сказал кто-то и тут же был забит презрительными смешками.
– У кого сопли жидкие, пусть с бабами тесто месит! – Взвился над многоголовым задиристый мальчишечий голос. – Остальные айда с нами!
Толпа колыхнулась, принялась раскачиваться, словно гиппопотам в трясине. Зарокотала.
– Куда мы?
Я шёл, сдавленный неуёмной силой со всех сторон. Как хорошо не испытывать страха! Как здорово ощущать мощь, частью которой ты стал.
– На дальней заимке мертвяк обосновался. Тогда ещё… – ответил Игнат. Его серые глаза горели. – Может, застанем врасплох. Давно эту тварь кончать пора! У Фомича серебряная пуля. И чего Пелагею слушали. Сама и попалась. Дура баба.
Тайга толпы не любит. Наказывает жестоко. Так говорили старики, прожившие жизнь бок о бок с этой мрачной, но щедрой стихией. Наш стоглавый "дракон" разбился на молекулы. Полз на заимку.
Шли долго. День кренился к вечеру. Тот, в свою очередь, почернел и наполнился ночными рыданиями невидимых птиц. Зажгли факелы. Со стороны казалось, что между деревьями там и тут мелькают красноглазые чудовища. Но я знал, это чудовище – мы.