В общем, я отыскал поляну. Понятия не имею, кому она принадлежит и принадлежит ли в принципе. Ну, выясню я, дальше что?
В гостиной по-прежнему горит свет. Знаю, Сэм будет ждать. Все, чего мне хочется, — добраться до дома, рухнуть в его объятия, позволить ему утянуть меня в постель и лечь спать.
Но когда я открываю дверь, кажется, никого нет, в доме царит умиротворяющая тишина. Вешаю пальто на крючок и снимаю ботинки. Может, сегодня диализ отнял у Сэма много сил, и он уже спит? Стараюсь подавить разочарование.
Вскидываю глаза, и меня почти что до смерти пугает фигура на ступенях. Аккуратно обстриженные волосы, нерешительная улыбка и самые душераздирающие подведенные краской для век глаза.
— Твоя мама водила меня к парикмахеру, — жестами говорит Сэм и неуверенно шагает ко мне. — Тебе нравится?
Безмолвно киваю.
Мы живем здесь уже месяц. Сэм по-прежнему много спит, но сейчас он гораздо крепче, чем был. И в подобные моменты он светится, сияет, словно внутри горит яркий свет.
— Чересчур изменился? — спрашивает он и, встав передо мной, кусает губу.
Знаю, его смущает моя реакция, но открыть рот и сформулировать связное предложение невозможно. Колени слабеют.
— Нет, — каким-то чудом произношу я. Не могу оторвать от него глаз. — Как сегодня прошло в больнице? — Пауза. — Выглядишь шикарно. — Слова вылетают сами по себе. Я наверняка краснею.
Сэм улыбается, медленно моргает — нарочито медленно.
Черт, эта подводка.
Беру его за руки — пальцы холодные. Его пальцы всегда холодные, как и ступни. Обожаю подносить их к губам и согревать.
— Для тебя, — жестикулирует он. — Подумал, тебе понравится.
И это слабо сказано.
Он прислоняется лбом к моему плечу. Его дыхание такое теплое, чувствую его даже через рубашку. Пребывая в состоянии изумления, провожу пальцами по обнаженной коже на шее — по всем этим изысканным тонким линиям, которые я мог бы проглотить целиком.
— Подводка тормозит работу моего мозга, — бормочу я. — Родители дома?
Он поднимает глаза.
— Ушли поужинать. Вернутся поздно, — жестами произносит он. — Отведи меня в постель.
Зажмурив глаза, притягиваю его в объятия и крепко держу.
— Я нашел нашу поляну, — шепчу я и губами прижимаюсь к его уху. Знаю, я не должен рассказывать о подобных вещах, пока не выяснил про наличие возможности, но даже если ее и нет, мы все равно можем туда поехать. — Отыскал место, где мы сможем лежать на спине посреди травы, маки будут раскачиваться, солнышко сиять, я смогу петь глупые песни во всю мощь своего голоса тебе и темно-бирюзовому небу. Как я и говорил несколько недель назад.
До меня даже не доходит, что я плачу. Сэм делает шаг назад, проводит подушечкой большого пальца по грубой щетине на моей щеке и тревожно в меня всматривается. Красота глаз делает его эфирным и далеким, он слишком идеален для того, чтоб стоять со мной в этой комнате.
— Почему ты расстроен? — жестами спрашивает он.
— Извини, — отзываюсь я и стараюсь улыбнуться. — Кажется, я счастлив.
Это правда, хотя в то же время мне больно. Поразительно, насколько мне больно. Возможно, истинное счастье всегда с горьковатым привкусом. Или, возможно, меня просто-напросто пугает, что все это нереально. Что я не заслуживаю всего того, через что вынудил его пройти.
Сэм берет меня за руку и осторожно тянет, и я следую за ним. Он ведет меня вверх по ступеням, а потом в нашу комнату. Дверь с мягким щелчком закрывается.
В комнате опрятно и чисто, и очень тепло, покрывало на огромной деревянной постели откинуто в приглашении. Сэм пихает меня к двери, указывает оставаться на месте.
— Смотри, как я раздеваюсь, — жестикулирует он.
За прошедшие несколько недель он стал смелее. Каждый шаг делается для того, чтоб мне угодить, и меня пугает, насколько мне хочется угодить ему.
Он смущенно стягивает футболку. Вытянув руки над головой и выгнув спину, он кидает мне футболку, наблюдает за моей улыбкой. Подбираю ее с пола, подношу к лицу и, прикрыв глаза, вдыхаю теплый аромат.
Сэм всегда сомневался в собственной привлекательности, но ему известно, что я люблю застенчивость и люблю кокетливость.
Возможно, однажды ему удастся поверить, что никто никогда не заводил меня так, как он.
Он отворачивается и, стянув брюки, вышагивает из них. Белье он никогда не носит. Упиваюсь выступающим позвоночником, крепкими округлыми ягодицами. Повернув голову, он робко глядит на меня через плечо. И я набрасываюсь на него, пригвождаю к кровати лицом вниз и чувствую, как он тихо и восторженно хохочет.
Больше всего остального он любит заигрывания.
Вся эта открытая кожа вокруг лица и шеи… Не могу перестать ее касаться, смотреть, влюбляться в получившиеся изменения. Я могу видеть его уши. Раньше у меня не было возможности их видеть. Я безмолвно шепчу ему на ухо. Пальцы больше не путаются в его волосах, они снова и снова выскальзывают. Прижимаюсь губами к шелковистой мягкости, чувствую аромат кокоса и вбираю прядки в рот, а Сэм приподнимает бедра и ерзает по кровати.
Освободившись от рубашки и брюк, дотрагиваюсь до него всеми возможными способами. Мы перекатываемся, вытягиваемся, переплетаемся конечностями, кожа к коже, блаженство.
Губами касаюсь его кожи — исследую каждый миллиметр. Он со вкусом секретов. Его теплое доверчивое тело будто растворяется.
Он пихает мне в руку бутылку лубриканта, и я хохочу над его настойчивостью.
— Возьми меня, — беззвучно просит он, расставляет ноги шире.
Кончиком члена провожу по его входу и чувствуют, как он содрогается всем телом. Предвкушение сводит его с ума. Он раздвигает ягодицы и кусает простынь. Закрываю глаза и задумываюсь о грохочущем по окну дожде, о луне и звездах, но не помогает. Хочется прижаться к нему. Просто хочется кончить.
— Расслабься, все хорошо, — шепчу я, ладонь ложится ему на спину, словно неймется только ему одному, а Сэм злобно зыркает на меня сощуренными глазами.
Осторожно разрабатываю его пальцами, он безостановочно извивается, вскидывает бедра и елозит членом по простыни. Завестись сильнее просто нереально.
Переворачиваю его и, наклонившись, припадаю к нему губами, меня окутывает его тепло. Он тянет меня на себя, и я чувствую с ним связь, чувствую себя его частичкой, никогда мне не захочется никого другого.
Секунду мы оба не дышим. Оба не шевелимся.
Сэм поворачивает голову, мы смотрим друг на друга, и он изрекает одними губами:
— Это.
Киваю. «Да. Это».
— Ты — моя поляна, мое небо, мои цветы, — бесшумно продолжает он. — Самое главное — быть с тобой. Больше ничего мне не нужно.
Привлекаю его ближе. Он прав. Я за что-то цеплялся, боялся отпустить.
Сэм не умрет в поле. Наше путешествие там не завершится.
Мы — поляна полевых цветов. Мы — небеса. Мы — море. Мы — этот момент, и этот момент наш. И так будет всегда.
Если мы не напишем свою собственную историю, слова утащат нас на дно.
Двигаю бедрами, подаюсь назад и погружаюсь в него снова и снова. Мы даже не целуемся, лишь вбираем воздух друг друга короткими резкими вдохами.
Мы — это сейчас. Мы — все вот это.
— Еще, — содрогаясь, губами говорит он.
— Еще, — вторю я.
Знаю, он близок. Прекрасный темный взгляд сосредоточен на мне, хочу закрыть глаза, но не выходит. Похоже на обещание. Будто мне хочется показать, каким я его вижу, мы оба — отражение друг друга. И вот мы уже не что иное, как момент чистейшей энергичности, разбиваемся, содрогаемся и… исчезаем.
— ФИНАЛ —