— Я так не думаю, — тихо сказала она. — Но все же между вами что-то произошло. Давно.
Я ничего не ответила ей. Мне было все равно, случилось что-нибудь когда-то или нет.
— Я изучаю организацию производства, — стала объяснять мне Верена.
— Прекрасно.
— Я хочу помочь Юргену в его работе.
— Вряд ли это ему нужно, — сказала я с высоты семнадцатилетнего опыта нашей супружеской жизни.
— И все же. Он сам предложил мне это.
Я быстро разомкнула свои скрещенные руки и соединила их опять. Верена заметила это.
— Ты знаешь, он считает, что я могу принести ему большую пользу: новые идеи, другой ритм, новый подход к проблемам.
Значит, новый вид сотрудничества. Юрген считался с мнением Верены, в то время как мне он отказывал в этом. Я сама позволила, чтобы так случилось. Может быть, даже хотела этого. Он сам задавал себе ритм. С Вереной он, само собой разумеется, с самого начала обходился по-другому. Она не позволяет распоряжаться собой. Она всегда останется сама собой, Вереной.
Я больше ни о чем не хотела слышать. Пусть делает что хочет. Пробудить во мне интерес к своей личности и поступкам этой девятнадцатилетней особе не удастся. Я встала.
— Мне нужно идти в гостиницу, — сказала я.
Она была ошеломлена и, видимо, не рассчитывала на такое скорое завершение встречи. Она шла за мной, отстав на два шага. Потом все же догнала меня.
— Мне, наверное, не следовало приезжать, — горько призналась она.
— Ты должна была подумать об этом заранее, — сказала я.
— Я представляла тебя другой, — ответила она с высокомерным упрямством.
— Твои представления неверны, — коротко сказала я.
— Говорит тебе что-нибудь название Бойген? — спросила Верена, прежде чем сесть в машину.
— Да, — ответила я, — я хорошо знаю это место.
— Я думаю, что в жизни моей матери оно имело особое значение.
Я не сразу пошла к себе. Сначала обогнула пруд, на котором все еще цвели водяные лилии. В купальне не было воды, ее пол устилали сосновые иголки. На оранжевом песке теннисной площадки блестели маленькие лужицы.
* * *На второй день Рождества я все же собралась съездить на кладбище, навестить могилу матери. Я положила на заснеженный холмик ветку сосны, очистила от снега фонарь и зажгла свечу. Я неподвижно стояла, вспоминая прожитые годы, и через сапоги на меху все же чувствовала сырой холод. В моем сознании опять вспыхнуло слово «Бойген». Каким-то образом я связала его с отцом. Вопреки своему обещанию, он не забрал меня оттуда, когда закончились мои последние незабываемые каникулы. Десятилетний ребенок и пятнадцатилетняя девочка после бесконечного ожидания пересадок на вокзальных платформах и поездок в вечно опаздывающих переполненных поездах поздним вечером, совершенно изможденные, добрались наконец до Вены. Потом им пришлось пробираться на окраину города. Пятнадцатилетняя девочка доехала до Бойгена одна и без всяких трудностей. Но за короткое время между ее приездом и отъездом кое-что изменилось. Теперь она возвращалась с Ренатой. Та беспрестанно читала расписания движения, содержания которых не понимала, приставала ко всем с расспросами, надоедала проводникам и отчаянно, чуть не плача, просила: «Поедем же, Камилла, поедем домой».
«Ты должна поговорить с ней о Винценте». Бойген. Шрам на лице Марии Лангталер. Мой отец. Камилла в моем бывшем доме. Мой лотерейный билет в каске. Я была близка к разгадке, но еще не могла дотянуться до нее руками.
Двадцать седьмого декабря я пошла в парикмахерскую, а потом к фотографу. Через три дня я забрала свои фотографии девять на тринадцать, сделанные в цвете. Я не рассматривала, как я выгляжу. Важно, что на них была изображена Рената Ульрих, одинокая женщина сорока восьми лет. Потом я достала свой листок со списком надежд и положила его на одну из фотографий. Они не совпадали по размеру, лист был больше. Последние строчки с записью «Разгадать Камиллу», рядом с которой стояли крест и прочерк, выглядывали из-под края фотографии. Я уже взяла в руки ножницы, чтобы отрезать эти строчки, но потом передумала, не стала этого делать.
Шестнадцатого января Матиас должен был вернуться в Вену. Семнадцатого начинались занятия в интернате.
Они ехали по Хоултауну, мимо тропических парков и пляжей. Это была последняя экскурсия Матиаса, последняя из намеченных им целей: сады Андромеды, расположенные на горе у местечка Тент Бей. Здесь были представлены во всем многообразии форм и красок почти все экзотические растения Карибских островов. На обратном пути они хотели заехать в Джонс Чарч, а потом поужинать с Юргеном.