— Ты передала, что они должны приходить поодиночке? — спросила Грета Ахтерер.
— Да, — ответила Камилла, — они обсудят это.
— Тебе понравился монастырь?
— Там очень красиво, — сказала девочка, — это самый прекрасный монастырь, какой я только видела.
Крестьянка гордо и немного завистливо сказала, что у городских другое отношение к искусству, чем у деревенских жителей.
— Ты не должна больше появляться там, — сказала она, — иначе это привлечет внимание и вызовет подозрения.
— Хорошо, — сказала девочка, выдержав взгляд Греты. Потом она сняла передник и сказала: — Я сейчас переоденусь и пойду в хлев. Сегодня утром доить было легче, чем вчера.
Грета Ахтерер посмотрела ей вслед. Она не могла до конца понять, что у этой девочки на уме.
* * *Украинцы не спали, как хотел того Ганс Ахтерер. Они сидели втроем на одной кровати и смотрели на бочки с красной краской, составленные вместе. Они тихо разговаривали на своем певучем тяжеловатом языке и иногда босыми ногами колотили по бочке. Предмет разговора, казалось, очень волновал их. Их спокойные плоские лица были оживленны, иногда их голоса звучали громко, как угроза, потом они вдруг опять затихали, прикрывая рот ладонью, как будто хотели убрать слова обратно в горло.
Случилось из ряда вон выходящее. Их хозяин, которого они уважали за справедливость, объяснил им, что ему нужна их помощь в каком-то важном деле. При этом он сказал, что они никому не должны говорить, что они сделали.
Когда они все поняли, то на какие-то секунды вновь стали людьми, равными своему хозяину, который в какой-то степени был их врагом. В их простые мысли закралось новое, непреодолимое чувство победы. В эти секунды они были готовы отважиться на все, что диктовал им их инстинкт, а он подсказывал, что это событие могло быть первым сигналом их освобождения.
Но потом Ганс Ахтерер объяснил им, что речь идет о перевозке станков, принадлежавших инженеру. Инженеру, который приезжал в деревню на автомобиле, который носил свой городской костюм как генеральскую форму, который постоянно проворачивал какие-то темные дела с их хозяином, который на их смущенные приветствия отвечал дружелюбно, но не ценил их, который в разговоре с ними не различал их по именам, жена которого смотрела на них как на пустое место.
Их восторг улегся, осталось только злое разочарование. Они не хотели помогать инженеру и совершенно не понимали того, что отправка станков в первую очередь нужна была Гансу Ахтереру.
Отказаться они не могли, но обязательно хотели показать свое отрицательное отношение к этой затее и оказать хоть какое-то сопротивление.
Наконец все было оговорено, и они разошлись спать, но сразу заснуть не смогли, а долго лежали и смотрели в потолок, с которого свисала клейкая лента-мухоловка, покрытая липкими тельцами мух. Они уже так долго были здесь, так долго жили вместе. Вряд ли они помнили о причинах, приведших их сюда. Они хотели домой.
* * *Когда Камилла пришла спать, девочка проснулась. Некоторое время она молчала и лежала не двигаясь, потом вдруг сказала:
— Это я пригласила тебя сюда.
— Что ты хочешь этим сказать? Я работаю здесь.
Рената села.
— Но если бы я не написала, чтобы ты приехала, ты вообще не смогла бы поехать.
— Если бы я была не нужна здесь, то хозяйка отослала бы меня обратно. Ну, что тебе надо?
— Чтобы ты заботилась обо мне, — сказала Рената с упреком и скинула пуховое одеяло к ногам.
— Ах так. Все из-за того, что меня сегодня не было. Но я часто буду уходить.
От страха и боли тело девочки словно застыло. Рената неглубоко вздохнула и через некоторое время наконец прошептала:
— Нет, тебе не разрешат.
— Разрешат, — прошептала Камилла в ответ.
— Можно я буду ходить с тобой? — спросила девочка и придвинулась ближе к Камилле.
— Не далеко, — сказала Камилла, — а потом тебе придется ждать меня.
— Где? — спросила Рената и прильнула к подруге.
— Это близко, завтра узнаешь.
— Почему мне нельзя идти с тобой до конца?
— Потому что я должна идти одна.
— Почему?
— Это тайна.