— Почему ты все еще не на уборке урожая? Как же мы тогда победим, Камилла?
— У меня достаточно других занятий, — ответила девочка и медленно подошла, крепко держа Ренату за руку, к столу, за которым сидела баронесса.
Ирена осталась стоять на том же месте. Она видела, что ребенка намеренно увели от нее, но не захотела возвращаться к столу. Она решила наказать Ренату позже. Чтобы уйти достойно, она обратилась к Карлу Хруске и вызывающе спросила его:
— Как там мои кресла, Хруска? Или вы уже перестали заниматься работой и только ездите от одной винной лавки к другой?
— Милостивая сударыня, — сказал Хруска и согнулся, как перочинный ножик, в глубоком поклоне, — как хорошо, что вы вспомнили обо мне. Что вы получите от Карла Хруски свои кресла так же верно, как и то, что мы победим. В лучшем виде. — Он выпрямился. — Вы верите мне? — спросил он преданным голосом.
Ирена не ответила. Она пошла мелкими шажками по дорожке к выходу. Ее светлое платье мелькнуло за кустами. Девочка смотрела матери вслед, она чувствовала одновременно облегчение и глубокую грусть. Она не знала, что эта грусть была сочувствием.
Баронесса потребовала, чтобы Хруска сел. Это требование явно смутило и рассердило его. Он уже тысячу раз говорил себе, что для такого честного коммуниста, как он, барон и его семья, эти вымирающие представители порочного класса, которые, правда, не были больше кровопийцами, так как промотали все свое состояние, всегда останутся самыми последними, презренными людьми, которые вообще-то даже не имели права на существование. И каждый раз, когда он видел барона и баронессу, Хруска снимал свою шляпу, склонял голову и цедил сквозь зубы вместе с приветствием ненавистные ему титулы. Вот и в этот раз он сказал: «Если вы позволите, госпожа баронесса» — и сел напротив нее, чуть слева. Он попробовал несколько скрасить предательство по отношению к своим принципам тем, что крикнул приказным тоном:
— Эй, Лангталерша, иди сюда!
Мать Камиллы, смеясь, повиновалась приказу. Анна Вегерер пошла за вином, Камилла нерешительно села рядом с баронессой, Рената быстро примостилась сбоку. Пришедший с виноградника Вегерер весело присоединился к гостям.
— Иногда, — сказал Карл Хруска, с наслаждением жуя свежую хрустящую корочку хлеба, — иногда мне кажется, что все как раньше. Нет ни войны, ни голода, ни страха.
— Как раньше, — сказал Вегерер, — никогда уже не будет. Если война когда-нибудь кончится, все будет по-другому, Хруска, все. И мы тоже будем другими.
— Может быть, — ответил Хруска. — Хотя мои надежды на будущее особого свойства. Если они исполнятся, мы все будем счастливы. Но на некоторые планы, — он сделал большой глоток и вытер тыльной стороной ладони рот, — я думаю, мне не хватит времени. А может быть, мои идеи совсем не подходят для будущего.
— Я не верю в добро от политики, — сказала баронесса. — Дети должны быть здоровыми. Или возвращаться здоровыми. И потом строить свою жизнь свободно, без принуждения. Порядочному человеку достаточно обязанностей, которые накладывает на него Бог и он сам.
— Но мы тоже еще чего-то ждем, — сказала мать Камиллы и подумала при этом о своем муже.
— Вам-то хорошо, — тихо сказала Анна. — А мне уже от жизни ничего не надо. Все равно, как я умру — своей смертью, от болезни или от насилия. Для меня жизнь потеряла смысл.
У Анны опять глаза были на мокром месте, и ее муж рассердился на нее.
— Мне тоже не безразлично, что случилось с нашим мальчиком, мать, — сказал он резко, — но нам все-таки нужно за что-то зацепиться, чтобы выжить.
— Прекратим этот разговор, — крикнул Хруска, — он ни к чему не приведет. А то даже у Камиллы, у которой нет никаких забот, невеселое лицо. Или у тебя уже есть заботы, Камилла?
Девушка покачала головой и посмотрела на баронессу.
— Никаких, — сказала она, — правда.
— Вегерер, — потребовал Хруска, — неси гитару.
— С утра? В саду? А если мимо проедет кто-нибудь из полиции или из бонз, что они подумают?
— Мне все равно, — настаивал Хруска, — посмотри, какой сегодня денек, какие запахи доносятся с полей и лугов. Вспомни, что все мы люди, которые хотят и порадоваться когда-то, не всегда же нам быть пешками в чьей-то игре. Давайте хоть сегодня не будем ныть. Покончим с этим, говорю я. Неси гитару, Вегерер.
— Отлично, — сказала девочка, подпрыгнув от радости, — отлично, а петь мы тоже будем?
— Конечно, Рената, — сказал Хруска, — мы будем громко петь. Так громко, чтобы нас услышал сам группенляйтер.
Вегерер пришел с инструментом и осторожно положил его на стол: