Пако поранил правую переднюю лапу и медленно ковылял, вызывая всеобщее сочувствие, через сад. Камилла тщательно перевязала лапу, но из-за раны у Пако поднялась температура, и он все время хотел пить и спать. Ночью, когда жара спала, он чувствовал себя так же неспокойно, как и днем, постоянно покидал свою конуру и с лаем бегал вдоль забора. Мать Камиллы, разбуженная лаем, вышла посмотреть, в чем дело, но не увидела ничего подозрительного, кроме света, который проникал через окно пивного зала в погребе барона. Она подождала некоторое время. Вокруг было тихо. Когда Камилла на следующий день собралась идти к баронессе, чтобы, как она объяснила, помочь ей консервировать фрукты, мать наказала ей: «Не зевай по сторонам, там происходит что-то неладное».
Но Камилла забыла о предостережении. Она спешила прийти к баронессе раньше почтальона. Наконец тот появился. С бьющимся от волнения сердцем Камилла ждала, когда баронесса выйдет из маленького кабинета, где она всегда разбирала почту. Глубоко склонив голову над огромным тазом со сливами, из которых она вынимала косточки, Камилла поинтересовалась, хорошие ли известия получила баронесса. Она не спросила от кого, так как ей не хотелось, чтобы ее вопрос выходил за рамки обыкновенной любезности, однако по ее глазам было видно, что она задала его с определенной целью. Баронессой овладело какое-то смутное предчувствие, но она подавила его, потому что ее беспокойство за судьбу приемного сына было слишком велико. Она сказала: «Ничего существенного. От Винцента опять нет писем».
Так продолжалось несколько дней. Наконец заготовка фруктов была закончена, и помощь Камиллы больше не требовалась. Ее опять окружила мучительная пустота. Она расстроилась еще больше, когда Рената, чье присутствие почему-то уже не тяготило ее, сказала, что уезжает на следующий день в деревню. «Пожалуйста, приезжай ко мне, — просила она, — я скажу тете Грете, что ты приедешь».
В этом году школе не дали наряд на уборку урожая. Но генеральный секретарь гитлерюгенда обратился к школьникам с призывом выйти на уборку урожая. Их участие в уборочной кампании должно было стать еще одним доказательством боевого духа немецкой молодежи и ее готовности поддержать крестьян в их тяжелом труде. «Помогая до последнего собрать все зерно и все фрукты, вы помогаете обеспечить продовольствием наш борющийся народ и демонстрируете свою глубокую благодарность фюреру и его героической армии», — драматически взывал к душам школьников генеральный секретарь.
Упоминание о героической армии разбудило в Камилле желание помочь Винценту, приняв участие в уборке урожая в деревне у Ахтереров, но она понимала, что тогда прервется ее связь с баронессой. Это заставило ее отказаться от первоначального намерения.
— Я не смогу приехать, — сказала она Ренате, которая не отважилась еще раз попросить ее об этом.
— Я покажу тебе что-то, — сказала Камилла вечером, — потому что теперь мы долго не увидимся. Но только тогда, когда стемнеет.
Нетерпеливо ожидая, когда наступит вечер, девочка ничего не ела. Рената и Камилла играли на кухне с фрау Бергер в игру «Постой, не сердись!». Пришел отец и тоже сел играть с ними, чего раньше никогда не случалось. Но он был так же рассеян, как и Рената, поэтому другие постоянно выигрывали и не скрывали при этом своего удовлетворения. Потом инженер ушел, не сказав куда.
Наконец исчезла и фрау Бергер. Девочки остались одни.
— Когда? — спросила Рената и подняла занавеску. За окном было совсем темно.
— Ну, — сказала Камилла, — пойдем.
Сад был наполнен запахами жаркого летнего дня. Через луг в гору узкой, темной лентой вилась тропинка, растворяясь в тени деревьев. Пако, который сидел перед конурой, побежал за девочками, тихо скуля. Лунный свет увеличивал и изменял до неузнаваемости его силуэт. Стрекот сверчка звучал в темноте как крик.