— Да нет, — возразила я, — я просто делаю то, что мне нравится. А что не нравится, не делаю. Как получится. Сейчас я могу жить как хочу.
Она посмотрела на меня долгим, испытующим взглядом. Я сидела и ждала, глядя ей в глаза. «Пусть сама ведет разговор», — думала я, хотя на нем настояла я. Но Камилла тоже ждала и играла кольцом на маленьком пальце левой руки. Это было простой формы красивое кольцо с полудрагоценным камнем. Обручальное она уже не носила. Значит, она не горевала о муже и ничем не хотела напоминать себе о нем. Когда я иногда вспоминала о Франце Эрбе, мне становилось грустно. Было жаль, что он так рано ушел из жизни.
— Я тоже сейчас могу делать все, что мне нравится, — наконец произнесла Камилла.
— Разве ты не всегда жила так? — спросила я.
— Нет, — сказала Камилла, — совсем нет. Были времена, когда я не могла себе этого позволить. Но сейчас они прошли.
Она встала, осмотрелась вокруг.
— Куда исчезли твои книги?
— Они лежат в кладовке. Здесь нет места для них.
— Отказаться от всего, что раньше имело для тебя значение, — это тоже как-то связано с твоими представлениями о свободе?
— Да, — сказала я, — тоже.
Она обошла комнату. Я была уверена, что от ее глаз ничего не укрылось: ни обшарпанная мебель, ни ветхий, выцветший ковер, ни светильник с разбитым плафоном — ни один из тех недостатков, которые я с удовлетворением отметила про себя перед ее приходом. Наконец она села и безобидным голосом спросила:
— Почему ты не снимешь квартиру побольше?
— Зачем? — сказала я, не дав себе труда пояснить свой вопрос.
— Мой дом очень большой и просторный, — ответила Камилла. — Мне нужен был такой только потому, что я так хотела.
— Рада за тебя, — сказала я.
Я не понимала, зачем Камилле нужен большой дом. Ведь она живет одна. Может быть, она преувеличивает и он не такой уж просторный.
Я сидела напротив нее. Толстые стены дома поглощали звуки в соседних квартирах, в комнате было тихо. В кухне из крана капала вода. У меня не было времени, чтобы вызвать слесаря. Я прислушивалась к мягкому звуку падающих капель и радовалась тому, что слышу их.
— Я думала, ты хочешь поговорить со мной, — сказала Камилла спокойно. — Мне казалось, что настал момент, когда ты перестала избегать меня.
— Что ты имеешь в виду? — спросила я, не желая сейчас ничего рассказывать о себе.
— Я имею в виду то, что сейчас ты одна и свободна. Так же, как и я.
Я испугалась. Значит, она догадывалась о моих намерениях. Я попыталась возразить.
— Но у тебя остались твои сыновья, — сказала я.
— Твой сын тоже никуда не делся, — сказала она. Она сказала это, зная, что должно произойти. Однако она не знала, как мы расстались и как я осталась в одиночестве.
— Я не увижу Матиаса до его отъезда к Юргену, — объяснила я.
Камилла никак не отреагировала на мои слова. Я не ожидала, что они не произведут на нее никакого впечатления.
— Хорошо, — сказала она. — Расставание с сыновьями — это как конец несчастной любви. Один плачет и пестует свою боль, другой вздыхает с облегчением и пестует свою свободу. Сыновья — это прекрасный, но краткий дар, которым мы не успеваем воспользоваться. Они как ветер в поле. Они срывают плоды, оставляя стебли голыми. Но может быть, я и заблуждаюсь, — продолжала Камилла, — может быть, ты совсем не одинока и не так уж свободна. И у тебя есть близкий человек.
— Да, — ответила я. — У меня был такой. Но его больше нет.
Это был мой последний козырь. Он не принес результата.
— Ты знаешь, я ожидала этого, — сказала Камилла.
— Ты ожидала, потому что ты этого хотела.
— Да, — сказала Камилла, — хотела.
К этому нечего было прибавить. Все было сказано, но это ничего не меняло. Я ничего не достигла, ни о чем не узнала, ничего не поняла. Моя голова одиноко торчала в пустоте, и я не могла ни повернуться ею, ни вытащить ее из чертовского переплетения этой загадки. «Не останавливайся, — сказала я себе, — ты делаешь это для себя, ты хочешь жить, хочешь заполнить до конца этот проклятый список надежд, чтобы потом сохранить его или, наоборот, выбросить». Камилла наверняка еще о чем-нибудь спросит, я жадно ждала этого вопроса, я жаждала услышать его. Она должна была задать его, чтобы я могла в ответ задать свой вопрос и выслушать ее ответ. Я надеялась, что это уничтожит все мои страхи, эту гору страхов, о которых было написано на моем лбу.
Камилла смахнула пепел со своего платья и провела указательным пальцем по векам. При этом морщины на ее висках разгладились, и я увидела девичье лицо из того военного лета, которое объединило наши судьбы. Тогда я не понимала, отчего это произошло. Я стала догадываться обо всем позже, но до конца не могла объяснить даже сейчас. Она взглянула на меня как тогда, летом, в саду, строго и одновременно нетерпеливо.