Никто так не любит лечиться, как еврейки. Отчасти, я думаю, от старой культуры, но любовь эта переходить все границы. У нас "тетка и племянница", как их все зовут (даже имена их не знаю), не могут равнодушно видеть врача. Достаточно ему просунуть голову в дверь, как летят просьбы одна за другой нужны капли, порошки, марля. Вылечить надо сразу от болезни печени, от неврастении, от боли зубов - Боже, от чего только не нужно лечить их.
У них какое-то запутанное дело. Одна другую хотела выдать, но попались обе, - выдал приятель-чекист.
В одном горе сблизились они опять, точно для сближения их понадобилась тюрьма. Только пуда серебра и столько-то фунтов золота, им не вернут обратно.
12-го утром.
Только что принесли записку от Кики. Я так ждала ее. Пишет: -"Перенес корь, {53} поправляюсь; осложнение с ухом, не беспокойся. Обнимаю дорогую. Изнываю. Твой К..."
Вдруг почувствовала, как слезы потекли по лицу. Это - мои первые слезы в тюрьме. Чувствую свою беспомощность. В нескольких шагах от меня лежит больной мальчик мой - и я не могу пройти к нему. Ответила ему сейчас же.
12-го днем.
На прогулку не иду. На душе тяжело. Все вижу Кику, его бледное лицо и эти страшные красные круги вокруг глаз. Видя мое горе, меня все стараются успокоить, развлечь.
Вечером того же дня.
Весь угол наш резвится, даже я повеселела. Игры, скачки. И бежит же у них кровь...
Бузя живее всех. Вся старая, маленькая фигура ее поддается, трясется. Лицо, плечи дрожат, а из горла выходить что-то дикое, не то свист, не то пение. Это особенно действует на всех, вызывает задор.
Над всем преступным миром - отделенным от нас большим столом с жестяными кружками - царит эта маленькая убийца Бузя. Крохотное существо с хищным носом и еще более хищными руками, - почти клюв и когти. Никто не знал, сколько жизней задушено, {54} разодрано этими, теперь старческими, когтями. Знает одна Бузя, но хранить молчание. Зовут ее здесь "скоком"; маленькая, ловкая, она действительно всюду пройдет первая. 65 лет старухе, но старость тронула лишь оболочку. Внутри - лава, и теперь ни минуты покоя в глазах. Когда поют и танцуют, Бузя вся тут. Из горла несется хриплый крик песни:
- "Ой, Сура, Сура, Сура", вся она дрожит, глаза горят. Много раз была в тюрьме Бузя, ремеслом убийцы она необыкновенно горда. Кто с ней в темном деле, того любит она. Страшная смесь: руки в крови, а дрожат, когда зажигает лампаду у икон.
13-го.
Ночью сильно стреляли под окнами. Только успеваю заснуть - выстрелы; просыпаюсь, дрожа, и долго не могу заснуть. И так до утра.
Утром узнали, что баронессу Т-ген увели на расстрел. Вспомнила ее грустное лицо, когда заходила, всего несколько дней тому назад.
Нашла случайно томик Чехова.
Опять повеяло чем-то далеким и отошедшим.
Разговоры, разговоры без конца.
Сегодня из ведра с супом вытащили крысу. Кое-кто из очень небрезгливых ел и после этого. Большинство воздержалось. Прежде давали суп два раза в день. Теперь сократили; нашли, что много кормят, а люди корчатся от {55} голода. Бузя никогда не теряет случая рассказать, что "при Николае" кормили белым хлебом, мясом и давали борщ.
Мечта всех - съесть хоть один раз за зиму борщ, хоть бы постный, или даже просто картофель. В камере всегда драки из за гущи. Я могу проглотить только жидкость, поэтому наливают мне охотно в кружку.
Утром заходил молодой врач. Лицо осмысленное, внимательный. Я бросилась к нему, чтобы разузнать о Кике. Он лечит мужское отделение. Дал хорошие отзывы. От кори поправился, пищу получает от друзей. Сразу узнал, о ком спрашиваю - по молодости лет и по теплому розовому одеялу, которое я в последнюю минуту ему дала.
В полдень - волнение: записывают всех, сидящих без допроса (Были такие, что сидели полгода и даже год.) Мы поспешили записаться. Говорят, что будет ревизия. Боятся членов Рабоче-Крестьянской Инспекции. Сегодня даже чистили камеру, покропили карболкой. и убрали сифилитичку. Была и есть Россия.
Все надеются на что-то ... Опять промелькнули перемены в газетах. Дней пять их совсем не давали. Хороший признак.
На прогулке все оживлены. Всякий проблеск радости быстро передается в тюрьме. Оля и Лиза, две подруги из уголовных, усердно танцуют перед мужской тюрьмой, как-то особенно {56} переплетаясь. Мужчины восторженно кричат им вслед.
Оля танцует голая, сверху только тулуп, на ногах валенки. Гибкость и ловкость невероятная. День теплый солнечный. Даже наш дворик повеселел. Только одурелые солдаты не дрогнули.
Вечером пришла из другой камеры (Переходить из одной камеры в другую разрешали лишь 2-3, очень долго сидевшим.) белокурая завитая Адочка, поет, как птица, все больше про "турка". Это - почти ребенок, ей только что минуло 17 лет. Но жизнь исковеркана и смята, как у раздавленного весной мотылька. Дочь генерала какого-то. Брат работал в контрразведке, она - в ЧК. Есть слух, что она пошла в ЧК, чтобы спасти брата. Но любимый брат расстрелян, ей больше не верят и сажают в тюрьму. Со дня на день ждет расстрела. Пока она звонко поет самые лихие песни. Но чувствуется в них надрыв, как и в ней самой. Бежит по морозу в одном коротеньком изодранном черном платьице. А ноги в голубом атласе, - остаток от портьер. Маленькая голова вся в завитках. Вакс с ней ласкова, но при случае предаст.
14-го.
Сегодня огромный скандал из-за сломанной табуретки. В камере скамеек нет; приходится сидеть на полу, есть всего лишь две табуретки, {57} одна целая, другая сломанная. Сразу пошли кулаки, обмороки.
Вакс, чтобы вызвать ссору, на стороне богатых евреек, которые завладели обеими скамьями.
У бедных их нет, как и у нас - русских. Сегодня кому-то понадобилась скамья, взяли на время. Но тут проснулась старая и ежедневная обида у "блатных", что скамеек у русских нет, и решили не отдавать ее еврейкам. Внезапно загоралась вражда, но особенно злая. Она сразу и определенно стала национальной. Вакс только усиливала ее своими выходками, пользуясь оружием в кармане. (Пользуясь своим исключительным положением шпионки, Вакс всегда держала при себе револьвер.)
Минутами я думала, что ее разорвут. Ненависть вспыхнула, как огонь. Бузя, Люся, Оля, бледные и трепещущие, стали стеной против Розы. Но она молчаливо лишь разжигала их. Бледная, сидела она с рукой в кармане, играя револьвером. Несколько раз кидались они, чтобы разорвать ее, но она молча слушала их непередаваемую брань ...
Наконец медленно процедила она сквозь зубы: "но мы евреи, а вы г... о".
15-го утром.
Ночь прошла благополучно. Только Вакс спала не в обычном месте. Она боялась быть зарезанной и легла возле нас.
{58} Начинают поговаривать о праздниках, мечтать о "кутьях". Все думают, что будет улучшение. Старая традиция тюрем - улучшать питание на праздниках. Никто не сомневается, что так будет. Вечера у нас светлые. На масло все складываются. В 8 часов тушим, чтобы хватило подольше. Часть масла отослали больным в сыпнотифозное отделение. Там лежат и умирают в темноте. Вчера под вечер заходила Манька, избитая когда-то так Розой Вакс. Зашла и, смеясь, бросилась целовать, обнимать ее.
Маню зовут в тюрьме "Манька-мешигенер" (сумасшедшая). Странное явление эта Манька, ей всего 21-ый год, а лицо старухи: большой беззубый рот, слепой глаз, лицо в больших шрамах. Брошена на улицу с четырех лет - знает весь преступный мир города. Беспорядочное, сумбурное существо, - крикливое, истерическое. Слово "мешигенер" как нельзя более пристало к ней. Она всегда смеется, и в этом беспрерывном смехе и шрамах на лице, есть что-то жуткое до боли.
История ее такова. В ЧК решили ее поймать; на нее указала Роза Вакс. Надеялись с ее помощью поймать целую шайку бандитов,
- "Манька всех знает, значить, выдаст". Поймали в пекарне, пришло много людей, Роза распоряжалась. После очень долгих поисков удалось вытянуть на улицу одну лишь эту слабую женщину. Вид Маньки, покрытой мукой, {59} был жалок и смешон, но ее повели в ЧК. Там, подстрекаемые Розой, бросились на нее 6 человек. Надеялись извлечь признания, ждали, что назовет товарищей. Но Манька оказалась духом сильнее, чем думали, - она молчала. Тогда бросились ее избивать, били беспощадно. Била Роза, били остальные. Исполосовали тело, рот превратили в дыру, отуманили глаз. Разочарование, что найдена одна слабая женщина, усиливало удары. Но Манька так и не предала друзей. Только, когда она начала истекать кровью и ей угрожала смерть, прекратили побои. Ее передали врачам.