Вернувшись в кабинет, Мэлоун принялся названивать по телефону, разыскивая Джека Файна. В редакции «Дейли ньюс» его не оказалось. Мэлоун начал обзванивать излюбленные притоны Файна. «У Дангерфильда» Винни сказал, что не видел репортера несколько дней. После ряда неудачных попыток он разыскал Файна в баре «У Уэстона». Мэтр, Боб Дингл, попросил подождать и пошел звать Файна. В трубке слышался приглушенный шум питейного заведения: музыка, звон стаканов, громкие голоса, перемежающиеся взрывами хохота. Мэлоун даже представил себе клубы сигаретного дыма, наполнившие бар.
Раздался надтреснутый голос Файна.
— Дэн, ужасно жаль Замбрано. Его будет не хватать. Как ты? — Файн орал, перекрикивая шум.
— Джек, сделай мне одно одолжение, и немедленно. — Он поймал себя на том, что тоже кричит, и понизил голос: — Ты можешь мне помочь?
— Если смогу, сделаю, — ответил Файн.
— Устрой мне пропуск в фильмотеку. Хочу знать все о Картере Мурхаузе.
Файн издал удивленный возглас.
— О! Мурхауз причастен к делу Айзингер?
— Может быть.
— У меня есть одна знакомая, которая служит в Си-би-эс. Я позвоню ей домой. Они начинают работу в семь, но она любит приходить пораньше, пока не хлынула толпа. Я тебе перезвоню. Ты где?
— На Службе.
Вскоре Файн позвонил и сообщил, что встреча назначена на утро понедельника.
Мэлоун долго смотрел на телефон, прежде чем позвонил еще раз.
— Привет, Эрика, — мягко произнес он.
Ее голос звучал сухо и отчужденно:
— Как ты себя чувствуешь, Дэниел?
— Нормально. И скучаю по тебе, — и затаил дыхание, вслушиваясь в тон ее голоса.
— Когда тебя выписали из госпиталя?
Судя по прохладному тону, ему не стоило сейчас изливать нежные чувства.
— Сегодня утром.
— Понятно. — Лед в июне. — Тебе неизвестно, что я обезумела от горя? Я плакала целый день. Звонила на твою проклятую работу тысячу раз, ни один из твоих суперменов ничего не знал. Они никогда ничего не знают. Непоколебимая мужская солидарность. Обломала все ногти, выгляжу дерьмово. Ты, Дэниел Мэлоун, не мог выкроить для меня жалкую минутку своего драгоценного времени, не мог дать мне знать, что ты жив.
— Мне очень жаль… — он осекся.
— Да ни черта тебе не жаль! Единственное, о чем ты жалеешь, так это о том, что в сутках не семьдесят два часа, и ты никак не наиграешься в «Держи вора».
— Эрика. Убили полицейского. Масса неотложных дел. Поверь, я собирался позвонить раз семь, но все время мешали срочные дела Службы.
— Твоя Служба слишком тяжела для нас двоих. Прости, Дэниел, я правда хотела, чтобы у нас все сложилось как надо. — Она заплакала.
— Разреши мне прийти. Мы поговорим.
— Нет! Я тебе не «бам-бам, спасибо, мадам». И ждала большего от наших отношений, а по твоей милости чувствую себя проституткой!
Он покачал понурой головой. Она была права, он сознавал это, и ему было очень жаль.
— Эрика, пожалуйста, можно я…
— Как ты смеешь так поступать со мной? — Плакала она. — Ни одного звонка. Я хочу ощущать надежность отношений…. Никогда мне больше не звони, пожалуйста.
«Щелк».
Он сидел и слушал гудки. Потом крикнул в трубку:
— Если тебе нужна надежность, выходи замуж за охранника! Я не виноват, что ты ошиблась.
Он вскочил и бросился в комнату бригады, но, добежав до кофеварки, повернул обратно. Набрал ее номер. Занято. Он сел за стол и набрал снова. Потом опять. Еще раз. Еще. Короткие гудки. Все время короткие гудки.
Он опять отправился в комнату бригады и сказал детективу, печатавшему рапорт об аресте уличного хулигана, что собирается вздремнуть.
— Позаботься, чтобы меня разбудили в семь утра! — крикнул он.
— Привет, я — Эвелин Нортон. Джек Файн предупредил, что вы придете в понедельник утром.
Лет тридцати с небольшим, черные, зачесанные назад волосы, зеленые глаза, приятная улыбка и крепкое рукопожатие. Воротник блузки расстегнут с таким расчетом, чтобы возбудить мужское любопытство. Черная, с разрезами по бокам юбка и пиджак мужского покроя. Весьма привлекательная дама.
Эвелин показала на стул. На столе стоял телевизор с цветной таблицей на экране. Ее духи заставили Мэлоуна вспомнить об Эрике.