Как-то вечером он вернулся домой после пятнадцатичасового дежурства измотанный до предела. Скользнув в постель, прижался к жене с ласками, но она, проворчав что-то, отвернулась, толкнув его бедром, и со всех сторон подоткнула под себя одеяло.
Утро прошло в напряженном молчании. Она сердилась, потому что все время была одна, уступив мужа проклятому полицейскому делу, а он злился, потому что она отказала ему в любви.
Они пили утренний кофе в постели, просматривая свежие газеты, оба старались держаться поближе к своему краю кровати. Тишину нарушал только шелест переворачиваемых страниц.
Наконец она не выдержала:
— Смотри, Вестенберг исполняет «Страсти по Матфею» в Кафедральном соборе. Хочешь пойти?
Ее лица не было видно за страницами рубрики «Искусство и отдых» в «Нью-Йорк таймс». Первый шаг был сделан, и он сразу почувствовал облегчение.
— Кто меццо-сопрано?
— Отложив свою газету, он наклонился, чтобы заглянуть ей в лицо, и увидел, что она плачет.
— Я тебя люблю, — сказал он.
— Что с нами происходит, Дэн? Мы стали чужими. Почему ты так отдаешься этой работе? Я хочу понять, объясни мне.
— Такая у меня служба. Мне некогда заняться бумагами, каждый раз я собираюсь разобрать их, но дел полно, они наваливаются со всех сторон. В нашей бригаде — пятеро. Каждое дежурство — более двадцати дел на каждого. Некоторые бумаги мы просто спускаем в сортир. Дела о квартирных и уличных кражах мы часто просто складываем в папки. Но откладывать расследование убийства, поджога, изнасилования или перестрелки нельзя. У меня иногда даже нет времени арестовать человека, я звоню и уговариваю его прийти в участок. И так без конца.
Встревоженная Хелен схватила его за плечи и яростно встряхнула.
— Но ты любишь эту работу!
Он кивнул.
Она прижалась к нему.
— Уходи в отставку, поступай на юридический факультет. Преподавай. Води такси. Все что угодно, лишь бы жить нормальной жизнью! Мне нужен мой муж.
— Это уже у меня в крови. Я не могу по-другому.
— Обещай мне, что по крайней мере постараешься работать меньше и раньше возвращаться домой.
— Я постараюсь, — с сомнением сказал он, радуясь примирению.
Шли годы. Он стал сержантом, потом заместителем начальника десятой бригады. Доктор Хелен Мэлоун преподавала детскую психологию в колледже Святого Иоанна, коротая вечера в еврейском семейном центре.
Они превратились в постельных партнеров; обмениваясь несколькими словами, занимались любовью без страсти, хотя Хелен научилась ее имитировать. Как-то вечером, вернувшись домой, он увидел жену, удрученно сидевшую на кровати. У ног ее стояли чемоданы. Он понял, что она сейчас скажет. Хелен тихо заплакала.
— Дэн, мне опостылела наша жизнь. Я так больше не могу. Ухожу, чтобы не сойти с ума.
Он открыл было рот, чтобы попытаться уговорить ее, но Хелен прижала палец к его губам.
— Прошу тебя, не надо. Я решилась.
Взяв его лицо в ладони, нежно поцеловала в щеку.
— Я хочу, чтобы ты знал: я ни разу тебе не изменила.
Его глаза наполнились слезами.
— Я тоже не изменял тебе.
Слезы капали с ее ресниц.
— Я знаю.
Эта картина стояла перед его мысленным взором так отчетливо, как будто все произошло вчера, но боль уже притупилась. Он налил себе еще, положил фотографию обратно в ящик и плотно задвинул его.
— Лейтенант, вам звонят по второму! — крикнул один из детективов из соседней комнаты.
Мэлоун увидел мигающую кнопку, допил виски и снял трубку.
— Говорит капитан Мэдвик из Главного следственного управления, — сообщил приятный голос.
— Чему обязан, капитан?
— Меня попросил позвонить наш шеф. Он хочет знать, нет ли чего-нибудь необычного в деле Айзингер.
Мэлоун встал. Почему шеф следственного управления заинтересовался в общем-то заурядным делом, которое, скорее всего, так и не будет расследовано?
— Пока ничего, — ответил он. Прижав трубку к плечу, достал папку с делом. — Вас интересуют улики или что-нибудь на месте преступления? Как ваше имя, повторите, пожалуйста…
— М-Э-Д-В-И-К, — раздраженно произнес тот по буквам.