Они прошли сквозь скопище автомобилей к магазину на углу бульвара Вернон. Машина Эрики стояла во втором ряду.
— Поведешь ты. По крайней мере, у тебя будут заняты руки, и ты не сможешь ко мне приставать. — Она потрепала его по подбородку и улыбнулась.
— Ты мне не доверяешь?
— Я тебя знаю, Дэниел. Ты готов заниматься этим когда угодно и где угодно.
— Маленькая разминка в дороге не помешала бы. — Он пожал плечами с глубокомысленным видом и распахнул перед нею дверцу.
— Ну-ну. Это твое мнение? — Эрика скользнула в машину.
Он завел мотор и уже собрался включить скорость, но вдруг спохватился.
— У нас мало времени. Сегодня утром у меня кое-какие дела.
Она вдруг испугалась так, что у нее сжалось сердце. Обхватив себя руками за плечи, Эрика сказала:
— Да? А мне показалось, что сейчас на свете нет ничего более важного, чем наше воссоединение.
— Сегодня хоронят Замбрано. Я хочу быть там. Придется заехать домой, принять душ, переодеться. Я хотел бы, чтобы ты поехала со мной на похороны. Он был особым человеком. Лучшим из лучших.
Она почувствовала угрызения совести, но ей стало легче, когда он все объяснил. Вздохнув, Эрика наклонилась и поцеловала его.
— Сколько у нас времени?
— Пара часов. Месса начнется без четверти двенадцать.
— Этого достаточно. За два часа можно многое успеть сделать.
Она поджала под себя ноги, потом взяла его за руку и притянула ее к себе.
— По-моему, это ты говорила, что по дороге не будет никаких приставаний.
— Неужели я так говорила? — Она положила его руку обратно на руль. — Поехали домой, Лу.
Глава 26
Вторник, 7 июля, 11.35 утра
Шеренги полицейских, застывших как на параде перед церковью Святого Антония, казалось, уходили в бесконечность. Они съехались отовсюду, даже из Техаса, чтобы отдать последний долг Николасу Замбрано.
Перед кортежем шел дородный церемониймейстер. Жезл задавал медленный темп похоронной процессии. За ним маршировали волынщики в шапочках, украшенных черными плюмажами. Далее следовал катафалк в клине мотоциклистов. На рулях мотоциклов горели красные огни. За ними ехали лимузины с облаченными в траур родственниками.
Погребальная песнь волынок и бой одинокого барабана плыли над безликими кварталами Парк-Слоуп.
Когда катафалк приблизился ко входу в церковь, чей-то голос скомандовал:
— Смирно! Отдать честь!
Тысячи рук в белых перчатках взметнулись в салюте, а одинокий горнист на ступенях церкви сыграл сигнал тревоги.
Гроб, покрытый флагом, был поднят на плечи друзей.
Мэлоун стоял по стойке «смирно» позади мэра и других важных шишек. Он пытался проглотить комок в горле и не мог.
Глядя, как гроб несут вверх по ступеням, Мэлоун почувствовал, как его щека задергалась и по ней побежала слеза. Мысленно он подводил итоги дела Айзингер. Старлинг Джонсон погиб, Гас Хайнеман в больнице с многочисленными ожогами и переломами. Трупы Брэкстонов обнаружили около восьми утра, когда сосед-алкоголик заглянул в гараж в надежде найти бутылку пива. Солдат со шрамом и Дэвид Анкори убиты. И еще многие. Всего двенадцать полицейских, не считая Занглина и его головорезов. На следующей неделе будет еще много похорон.
Дело Айзингер стало причиной множества смертей.
Когда гроб скрылся в церкви, тот же голос подал команду:
— Внимание! Смирно!
Первыми по ступеням поднялись родные покойного в сопровождении полицейских, выделенных им в помощь. Потом — полицейское начальство и сослуживцы Замбрано.
Маленькая церковь быстро наполнилась. Большинство людей осталось на улице, слушая службу по трансляции.
Кардинал и монсеньор Макинерни ждали у алтаря, по краям которого стояли полицейские капелланы с воздетыми в молитве руками.
Месса Воскресения началась. Молящиеся преклонили колени. Мэлоун остался сидеть, глядя на гроб и вспоминая те моменты в жизни, которые ему довелось пережить вместе с Замбрано. При этом его не покидала мысль о том, как он доберется до Картера Мурхауза.
Высоко над органом и тенором, на хорах, сидел, облокотившись на барьер, старик. Глаза его были прикованы к гробу.
Карло Фабрицио вспоминал давнюю летнюю ночь. Он помнил, как сильное тело полицейского прикрыло его, спасая от пуль.
— Я не забуду, Николас. О твоей семье позаботятся, за твою смерть отомстят, — поклялся он.
Кардинал спустился с алтаря и обошел гроб, окропляя его святой водой и повторяя нараспев:
— Даруй ему вечный покой, Господи!