— Одну минуту, сэр, сейчас я накрою ваш столик, — с этими словами Джино вытряхнул пепельницу прямо на пол. Сорвав со стола скатерть, стряхнул и постелил обратной стороной.
Замбрано повернулся к Мэлоуну.
— Шикарное местечко, — прошептал он.
— Я никогда не мелочусь, — ответил тот.
Они заказали выпивку, после чего Мэлоун попросил принести дежурное блюдо дня.
Когда принесли напитки, Замбрано поднял бокал.
— Ваше здоровье, приятель.
Они чокнулись.
Джино принес тарелку ракушек, блюдо макаронных рожков, плошку моллюсков в белом соусе и огромную порцию салата.
— Приятного аппетита, — сказал он, расставил еду и удалился в бар.
Тут же вернулся с бутылкой кьянти и парой простых стаканов.
— Хрусталь побили в моечной машине. — Он подал каждому стакан. Изогнувшись, достал из стенного шкафчика итальянский хлеб.
Замбрано отломил горбушку, обмакнул ее в вино.
— Что с делом Айзингер? — спросил он, жуя хлеб.
— Не хватает людей, чтобы вести слежку за судоходной компанией и «Интермедией» одновременно. — Мэлоун сделал глоток, наблюдая за реакцией инспектора. Следующий ход был за Замбрано.
Инспектор подцеплял на вилку макароны.
— А если бы хватало? — Он отправил в рот макароны.
Разрешение получено. Мэлоун мог продолжать.
— Следил бы. За Андерманом, Брэкстонами, Андреа Сент-Джеймс, — ответил он, тоже принимаясь за еду.
— Что еще? — спросил Замбрано.
— Прослушивание всех необходимых телефонов.
— Это очень дорогостоящая операция. — Замбрано потянулся за салатом. — И мне было бы трудно отстоять ее из-за одного незначительного убийства, о котором публика уже начала забывать. На дворе июнь, на нас висит семьсот восемьдесят три убийства. Одним больше, кого это волнует.
— Я нутром чую, что это серьезное дело.
Замбрано отпил вина.
— В чем это выражается?
— Кое-какие мелочи, — ответил Мэлоун, передвигая ложкой макароны в тарелке. — Например, в ее телефонной книжке найдено два номера ЦРУ, но оказывается, что там никогда не слышали об убитой. Далее, некий сотрудник разведотдела предложил мне забыть о деле Айзингер. И еще мне угрожают по телефону, причем это делает явно кто-то из наших. Поэтому мне кажется, что в этом деле замешаны важные фигуры.
— Может быть, расскажешь подробнее об этих звонках?
— Пока нет. Но как только что-нибудь прояснится, вам первому расскажу.
Замбрано допил вино и посмотрел на лейтенанта.
— Из сказанного тобой следует, что ты можешь запросить у суда особые полномочия.
Мэлоун подложил себе рожков.
— Мы можем воспользоваться и незаконными средствами. — Он поднял стакан.
— Ты серьезно? В наше-то время? Да у тебя одно место пустят на колбасу, и мое тоже, если засекут.
После этих слов наступило молчание. Оба с аппетитом ели. Мэлоун знал правило: сначала еда, потом разговор; этот ритуал придумали умные люди, и оба они относились к нему с уважением.
Откинувшись назад, Замбрано схватил себя за жирное брюхо, нависавшее над ремнем, и потряс.
— Я, наверное, прибавил фунтов пять. — Он потянулся за вином. — Могу дать тебе несколько ребят на неделю, — сказал Замбрано, наполняя стакан.
— Сколько? — Мэлоун подчистил тарелку коркой хлеба.
— Шесть, может быть, семь человек.
— Как насчет сменных машин для наружного наблюдения?
— Сейчас у нас нет лишних.
— Обойдусь без них. Может быть, фургон?
— Никаких шансов. — Замбрано махнул рукой. — К каждому району прикреплено по одному. Наши используют на окраинах.
— Если мне удастся прибрать один к рукам, вы ведь не заметите?
— Если начальство не увидит. Давай действуй.
— Мне нужен помощник по организации операции.
Замбрано вздохнул.
— Я дам тебе Джека Харригана из Десятого участка. Один из лучших, «свой парень».
Соглашение было достигнуто. Мэлоун получил то, что хотел, не ставя при этом Замбрано в неловкое положение откровенным выклянчиванием.
Мэлоун завершил ритуал:
— Спасибо, инспектор.
Он подозвал Джино.
— Черный кофе и самбукку с кофейными зернами.
Замбрано поднял маленький стаканчик и посмотрел на белый напиток.
— Дэн, ты хороший полицейский. — Он попробовал самбукку и почмокал губами. — Но это дело Айзингер застряло у тебя костью в горле. Выплюни его, пока оно не задушило нас обоих. Засунь его в долгий ящик.
Мэлоун не поднял глаз.
— Не могу, инспектор.
— Это что, личное?
— Вы чертовски правы.