добросовестный, немножко наивный, Бенни нравился Монссону. - Можешь взять себе в помощь Скакке, - сказал он. - Стокгольмец, - с сомнением сказал Баклюнд. - Вот именно. И не забудь насчет примет. Это сейчас самое важное. Монссон сунул изжеванную зубочистку в пепельницу и вышел. в вестибюль к телефону. Он быстро позвонил по пяти номерам, Потом тяжело вздохнул и направился в бар. - Бог мой, кого я вижу! - обрадовался бармен. - Привет, - сказал Монссон, усаживаясь у стойки. - Что будем сегодня пить? Или как всегда? - Нет, только сок. Мне нужно подумать. "Начало такое, что хуже некуда", - думал Монссон. Во-первых, Пальмгрен фигура очень известная и значительная. Почему - сказать, конечно, трудно. Несомненно только одно: у него куча денег, он по меньшей мере миллионер. То, что в него стреляли в одном из лучших ресторанов, тоже не улучшает дело. Этот случай наверняка привлечет особое внимание. Сразу же после выстрела служащие гостиницы перенесли Пальмгрена в холл, соорудив ему временное ложе. Одновременно позвонили в полицию и в "скорую помощь". "Скорая" пришла очень быстро, забрала раненого и отвезла в больницу. Полиция же сначала не явилась. А патруль с рацией находился у вокзала, то есть в каких-то двухстах метрах от места преступления! Как это могло случиться? Правда, теперь уже известно как, но такие срывы не прибавят лавров полиции. Сообщение из гостиницы неправильно поняли: решили, что дело не спешное. Поэтому оба патрульных на вокзале устремили все свои помыслы на то, чтобы сцапать безобидного алкоголика. Только потом, когда позвонили еще раз, целое полчище полицейских во главе с Баклюндом сломя голову понеслось в гостиницу. Расследование начали вести тоже совершенно безобразно. Сам же Монссон в это время сидел и пережевывал вместе с женой "Унесенных ветром" целых сорок минут. К тому же он выпил, и ему пришлось вызывать такси. Первый полицейский явился на место преступления только через полчаса после выстрела. Что касается Пальмгрена, неясно, в каком он состоянии. В больнице его обследовали и отправили к нейрохирургу, в Лунд. От Мальмё это километров двадцать, и машина еще в пути. В этой машине и один из главных свидетелей - жена Пальмгрена. За столом она, вероятно, сидела напротив мужа и могла близко видеть лицо стрелявшего. Теперь прошел уже почти час. Потеряно время, а ведь каждая секунда дорога. Монссон снова покачал головой и взглянул на часы. Половина десятого. В бар вошел Баклюнд в сопровождении Скакке. - Сидишь? - удивился Баклюнд, близоруко взглянув на Монссона. - Как с приметами? - спросил тот. - Это надо быстро сделать. Бакдюнд покопался в своем блокноте, потом положил его на стойку, снял очки и принялся их протирать. - Вот, - быстро сказал Скакке, - что мы пока собрали. Среднего роста, худощавый, волосы темно-каштановые, зачесаны назад. Коричневая куртка, рубашка пастельных тонов, желтая или зеленая, темный галстук, темно-серые брюки, черные или коричневые ботинки. Возраст - примерно сорок. - Хорошо, - сказал Монссон. - Разослать приметы. Перекрыть основные дороги, проверить поезда, самолеты и пароходы. Тотчас же. Я хочу, чтобы он остался в городе. Скакке ушел. Баклюнд надел очки, посмотрел на Монссона и повторил свой бессмысленный вопрос: - Сидишь? - Потом взглянул на стакан и добавил еще более удивленно: - И пьешь? Монссон не ответил. Баклюнд переключил внимание на часы, висевшие на стене бара, сверил время не своим и сказал: - Эти часы тоже идут неверно. - Конечно, - улыбнулся бармен. - Они спешат. Это наш маленький сервис: услуга клиентам, которые торопятся на поезд ила пароход. - Ах, ах, ах! - вздохнул Баклюнд. - Мы никогда в этом не разберемся. Как можно установить точное время, если нельзя верить часам? - Да, трудное дело, - сказал Монссон, думая о своем. Вернулся Скакке. - Ну вот, теперь порядок, - сказал он. - Наверное, слишком поздно, - сказал Монссон - С чего это вы взяли? Баклюнд вытащил свой блокнот: - Относительно этого официанта... Монссон поднял руку: - Обожди, этим мы займемся позднее... Бенни, позвони в Лунд, в полицию, и попроси их послать человека в нейрохирургическую клинику. Пусть он возьмет магнитофон и запишет все, что говорит Пальмгрен. Если только он в сознании. И конечно, нужно допросить фру Пальмгрен. - Что касается этого самого официанта, - заговорил бармен, - то могу вам сказать, что он не заметил бы ничего, если бы даже в ресторан влетел вампир. Баклюнд раздраженно молчал. Монссон тоже ничего не говорил. Поскольку формально Баклюнд был начальником Скакке, то осторожничал и обращался к нему на "вы". - Кого вы считаете самым важным свидетелем? - Парня, которого зовут Эдвардссон, - ответил Скакке. - Он сидел недалеко, три столика от места преступления. Только... - Что "только"? - Он пьяный. - Водка - это проклятие, - произнес Баклюнд. - Ладно, обождем, пока он проспится, - сказал Монссон. - Кто может подкинуть меня в полицию? - Я, - сказал Скакке. - А я остаюсь здесь, - упрямо сказал Баклюнд. - Формально это мой случай. - Конечно, - ответил Монссон. - Ну пока. - Ты думаешь, он смылся? - уже в машине задал вопрос Скакке. - Во всяком случае, такая возможность у него есть. Нам придется обзвонить массу людей и не стесняться, что кого-то разбудим. Трудная будет ночь. Скакке искоса взглянул на Монссона, который снимал обертку с новой зубочистки. Машина въехала во двор управления полиции. Здание полиции казалось огромным, мрачным и в это время суток совсем пустым. Они шли по широкой лестнице, и их шаги отдавались гулким эхом где-то наверху. По натуре Монссон был большой флегматик: и роста в нем было достаточно, и флегмы тоже. Он терпеть не мог трудные ночи, да к тому же уже завершал свою карьеру. У Скакке все обстояло иначе: он был моложе на двадцать лет, надеялся на быстрое продвижение по службе, отличался рвением и честолюбием. Однако работа в полиции успела научить его и осторожности и услужливости. Так что они, собственно говоря, хорошо дополняли друг друга. Войдя в свой кабинет, Монссон первым делом открыл окно, потом опустился в кресло и долго сидел, задумчиво поворачивая валик своего старого "ундервуда". Наконец проговорил: - Скажи, чтобы все сообщения по радио и телефонные звонки переводили сюда. На твой телефон. - Кабинет Скакке был напротив, через коридор. - А двери оставь открытыми. Скакке пошел к себе и стал звонить. Через минуту за ним двинулся Монссон. Встал, прислонившись к дверному косяку и пожевывая зубочистку. Зазвонил телефон. Скакке сделал пометку. - У человека, стрелявшего в Пальмгрена, почти не было шансов выбраться из ресторана. Его действия до того, как он выстрелил, отдают фанатизмом, сказал Монссон. - Как при покушении по политическим соображениям? - Примерно. А потом ему каким-то чудом удается уйти, и дальше он ведет себя уже не как фанатик. Он паникует. - Поэтому ты и думаешь, что он попытается уйти из города? - И поэтому тоже. Он входит в ресторан и стреляет, не думая о последствиях. Но потом его, как и большинство преступников, охватывает паника. Он просто-напросто боится и хочет только одного: как можно скорее оказаться подальше от этого места. "Теория, - подумал Скакке. - К тому же слабо обоснованная". Но ничего не сказал. - Конечно, это всего лишь так называемая теория, - продолжал Монссон. Хороший криминалист не станет заниматься теориями. Но в данный момент я не вижу никакого другого подхода. Ночь была трудной, поскольку ничего не случилось. На вокзале и дорогах, ведущих из города, остановили нескольких человек, по приметам похожих на преступника. Никто из них, по-видимому, отношения к этому делу не имел, но их имена на всякий случай записали. Без двадцати час с вокзала ушел последний поезд. Без четверти два из Лунда сообщили, что Пальмгрен жив. В три часа оттуда пришло новое известие. Фру Пальмгрен чуть не в шоковом состоянии, и вести допрос практически нельзя. Тем не менее она сказала, что рассмотрела стрелявшего и уверена, что не знает его. - А он, похоже, шустрый парень, этот лундский констебль, - зевая, сказал Монссон. Сразу после четырех опять позвонили из Лунда: врачи решили пока что не оперировать Пальмгрена. Пуля вошла в голову за левым ухом, и трудно сказать, какие причинила нарушения. Общее состояние пациента для данных обстоятельств хорошее. Общее состояние Монссона хорошим не было. Он устал, у него пересохло в горле, и он без конца ходил пить воду в туалет. - А можно жить с пулей в голове? - спросил Скакке. - Да. Такие случаи бывают. Иногда ткань образует оболочку вокруг пули, и человек поправляется. А если бы врачи попытались ее достать, то мог бы умереть. Баклюнд, как видно, намертво вцепился в "Савой", потому что позвонил в половине пятого и сказал, что он отгородил и опечатал часть ресторана, ожидая, когда из технического отдела придут обследовать место преступления, а придут они не раньше, чем через несколько часов. - Спрашивает, не нужен ли он здесь, - сказал Скакке, прикрывая трубку ладонью. - Единственное место, где он, будем надеяться, нужен, - это дома, в постели своей жены, - сказал Моиссои. Скакке передал это Баклюнду, слегка смягчив выражения. Потом сказал: - Думаю, мы можем вычеркнуть из списка Бультофту1. Последний самолет ушел оттуда пять минут двенадцатого. Никого по приметам схожего с преступником на нем не было. Следующий рейс в половине седьмого, на него билеты проданы еще позавчера, в никто места не спрашивал. - Хм, - пробормотал Монссон, - позвоню-ка я сейчас человеку, который страшно не любит, когда его будят. - Кому? Начальнику полиции? - Нет, тот наверняка спал не больше нас с тобой. Кстати, в девять часов из Мальмё в Копенгаген пошел маршрутный катер на подводных крыльях. Постарайся выяснить, какой именно. Задача оказалась неожиданно трудной, и прошло полчаса, прежде чем Скакке смог доложить: - Он называется "Бегун" и сейчас стоит в Копенгагене. Удивительно, до чего люди злятся, когда их будит телефон. - Можешь утешать себя тем, что мне сейчас достанется куда больше, чем тебе, - сказал Монссон. Он пошел в ивой кабинет, снял трубку, набрал код Копенгагена, потом номер домашнего телефона Могенсена, инспектора уголовной полиции. Насчитал семнадцать гудков, пока в трубке послышался невнятный голос: - Могенсен. - Привет. Это Пер Монссон из Мальмё. - Чтоб тебя перекосило, - сказал Могенсен. - Ты знаешь, который теперь час? - Знаю, - ответил Монссон. - Но это важное дело, срочное. - Провалились бы вы к дьяволу с вашими срочными делами, - с ненавистью сказал датчанин. - Вчера у нас в Мальмё было покушение на убийство. Стрелявший мог улететь в Копенгаген. У нас есть его приметы. Потом он изложил всю историю, и Могенсен недовольно сказал: - Черт побери, ты думаешь, я волшебник? - Вот именно, - ответил Монссон. - Позвони, если что найдешь. - Пошел ты к лешему, - сказал Могенсен неожиданно на чистом шведском и бросил трубку. Монссон потянулся и зевнул. Позвонил Баклюнд. Сказал, что место преступления оцеплено. Было восемь утра. - До чего же он настырный, - сказал Монссон. - Что дальше будем делать? - спросил Скакке. - Ничего. Ждать. Без двадцати девять позвонили по личному телефону Монссона. Он взял трубку, с минуту или около того слушал, прекратил разговор, не сказав ни "спасибо", ни "до свидания", и крикнул Скакке: - Звони в Стокгольм. Прямо сейчас. - А что сказать? Монссон взглянул на часы. - Звонил Могенсен. Он говорит, что швед, назвавший себя Бенгтом Стенссоном, этой ночью купил билет Копенгаген-Стокгольм и торчал на аэродроме несколько часов. Наконец он сел в самолет САС, который вылетел в семь двадцать пять. Самолет должен приземлиться в Стокгольме максимум десять минут назад. У этого парня все приметы, кажется, совпадают. Надо, чтобы автобус, который повезет пассажиров в город, остановили у аэровокзала и этого человека взяли. Скакке набросился на телефон. - Все, - через минуту сказал он, еле переводя дух. - Стокгольм этим займется. - С кем ты говорил? - С Гунвальдом Ларссоном. Через полчаса зазвонил телефон Скакке. Он рванул трубку, выслушал то, что ему сказали, и остался сидеть с трубкой в руках. - Лопнуло, - сказал он. - Вот как? - лаконично заметил Монссон. - А ведь у них там было двадцать минут в запасе.