— Ох, ладно вам! — сказал я наконец, чтобы утихомирить расходившееся дядино воображение.
— Прошу извинения! — возразил дядя. — Я знаю, о чем говорить.
Мистер Спик только слушал. Качал головой. Это казалось невероятным. Дядя Эммануил продолжил.
— Истинная правда, — вмешался капитан Негодяев. — У меня самого две дочери, мистер Спик: Маша и Наташа. Маша, бедняжка, замужем и вынуждена жить в ужасающих условиях на юге России с супругом, Ипполитом Сергеевичем Благовещенским. А это — Наташа! — это Наташа.
Мистер Спик одобрительно покивал, ибо считал капитана Негодяева оплотом борьбы с большевизмом. И подарил Наташе круглую коробку шоколада, перевязанную оранжевой ленточкой.
— Ой, смотри, смотри! Гарри, смотри! Какая красота! Так прелесть!
— Милая девчушка! — заметил мистер Спик.
— К сожалению, при нынешних обстоятельствах, мистер Спик. Наташино образование страдает. Мы просто не знаем, что делать.
— А сейчас, мне кажется, нам всем надо идти спать. — произнесла тетя. — Уже четверть третьего.
Мистер Спик пожелал нам спокойной ночи.
На ночном столике лежали романы. Добрый старикан оставил их тут для меня. Все они тут — Гильберт Франкау, Комптон Макензи, Стивен Мак-Кенна[113]. Дом, при всей его роскошной величавости, не мог похвастать водопроводом, и воду, холодную и горячую, приносили слуги-китайцы, которых в нашем распоряжении имелось предостаточно. Такое своеобразие объяснялось не тем, что водопровод в наши дни — вещь редкая, всякий приличный дом им обзаводится, а тем, что мистер Спик предпочитал, чтобы его полк китайских слуг по-настоящему существенными трудами отрабатывал свое жалованье. Ночью, кажется, провалилась крыша и пробила потолки. (Эти дворцы не отличались добротной постройкой). За завтраком мистер Спик принес извинения за причиненное ночью неудобство.
— Весьма сожалею, — произнес он, — но из-за этого происшествия я вынужден буду устроить вас с женой в одной комнате.
— A là guerre comme à la guerre[114], — согласился дядя Эммануил.
— Какая Наташа бледная, — заметила тетя Молли.
Наташа, по словам госпожи Негодяевой, плакала во сне. А Наташа рассказала нам напугавший ее сон. Весь в снегу холм, где-то в России. Устав от ходьбы, она решила присесть — и подождать. Быстро сгущались сумерки. И, наконец, появилось то, чего она дожидалась. С заснеженных гор, теряющихся в сумерках, издалека, из неясной сумеречной дали, приближалась к ней некая черная масса. Наконец, она различила, что это какое-то шествие.
— Ужасные человеки подходят и не смотрят на меня й что-то несут — как гроб. Ой, я так испугалась! А они все ближе и ближе, и не смотрят, а потом останавливаются передо мной и молча ставят гроб на землю. Я смотрю — а он открытый и пустой. Я говорю: «За кем вы явились?» А они: «За тобой». Я так… ох! — Она поежилась и неожиданно расплакалась.
После обеда я погулял в саду. Величественные деревья. Покрывало из тюльпанов, все клонятся к солнцу, словно кордебалет. Странно: этот шанхайский дом явился словно из моих снов. Его очертания напоминали наш дом в Петербурге, грезящий на берегу широкой Невы. Отлично помню его, — немного потертый, но невероятно близкий, словно говорящий с укором: «Ты покинул меня, но у меня есть собственная душа, и я буду жить, даже когда тебя уже не станет». Интерьер в некоторой степени тоже был знаком. Вот комната сестры, думал я. Вот здесь, на широком площадке, я, бывало, ждал на своем трехколесном велосипеде, когда она вернется из школы домой, просто чтобы проводить ее по этому коридору в ее комнату… У этого окна мы сидели и ждали, когда приедет экипаж с родителями, возвращавшимися из Ниццы… Все это прошло… Но прошло ли?
Через сад прибежала Наташа, ее зеленые глаза сияли на солнце.
— Ой, а мы были в кино, мистер Спик нас водил! — закричала она. — Ой, так прелесть! «Мэри Пикфорд». А этот маленький лорд Фонтанырой такой хорошенький! С такими длинными красивыми волосами, как вот эти. О, и такой грустный — я так плакала! Ой, так уж плакала все время! Ой, такой хорошенький! Ой!
Ей понравился мистер Спик, но она удивлялась, почему, раз он такой богатый, его шкафы не ломятся от шоколада.
Пока мы были в Шанхае, Наташа была у зубного врача, и мистер Спик сказал, что за каждый зуб, положенный под порог, Мышка принесет ей по доллару. Она положила туда два зуба, и Мышка принесла два доллара. Наташины глаза лучились радостью, когда утром она достала монетки.
— Гарри, гляди, гляди! — воскликнула она.
Когда удалили третий зуб, Наташа посерьезнела.
113
Называются популярные в свое время английские романисты: Гильберт Франкау (1884–1952), Эдвард Монтегю Комптон Макензи (1883–1972), Стивен Мак-Кенна (1888–1967).