— И, Эммануил, Сильвия была уже замужем в это время.
— Накануне моего отъезда, старая ворона!
— Замужем? — перепросил дядя Эммануил, приятно удивленный этим оправдывающим обстоятельством. — Разумеется, это представляет дело в ином свете. Что ж, тогда, полагаю, она знала, что делала. И все же… все же…
Но он не пошел дальше этого «все же» — протест заявленный, но не настоятельно.
После ужина мы расположились на палубе с кофе. Большой пароход выходил в открытое море; пирс можно было различить лишь по цепочке фонарей. Когда стихал оркестр в кафе, в промежутках до нас доносились обрывки музыки из освещенных садов Дома правительства. А на носу пронзительно визжал граммофон, и какие-то жалкие офицеришки-кокни быстро и вульгарно танцевали друг с дружкой под эту музыку.
То был Китай — Дальний Восток! Влажная вечерняя духота обволакивала нас, и, здесь, на палубе, почему-то становилось жаль себя и всех на свете.
49
Когда на следующий день мы вернулись (на судне произошла поломка, и оно проходило перестройку и ремонт), русский генерал все еще был на борту и расхаживал по палубе в своих пропотевших парусиновых туфлях, как кот по крыше горящего дома. Приехавши из Гонконга в Шанхай и вернувшись обратно в Гонконг, он решил теперь добраться до Сингапура, где русский консул — как он надеялся — поможет ему деньгами и потребует разрешения на его высадку на британскую почву. К этой мысли он цеплялся с той готовой надеждой всех слабодушных, за которую, страшась грядущего отчаяния — его единственной возможности — цеплялся как за соломинку в уверенности на спасение. На Британскую империю генерал смотрел как на большое посмешище, тогда как капитан Негодяев считал ее убежищем для себя и для своей семьи, где мог спастись от воображаемых преследований, которых так боялся в России, и с серьезным видом при каждом удобном случае он отдавал честь «Юнион Джеку»; а случаев таких, с учетом того, что останавливались мы непременно в британских портах, было предостаточно. Уже стало трюизмом то, что русские, встречаясь, обязательно ссорятся. Негодяев был монархист до мозга костей, а генерал обратился в большевизм. Когда я сыграл величественный старый российский гимн, генерал заметил, что это совершенно неуместно, а капитан Негодяев умолял меня продолжать. Однако именно капитана Негодяева генерал презирал больше всего, называя его пошлым оппортунистом и издеваясь над его непримечательным полком и провинциальным воспитанием. Генерал-большевик был гвардейцем и преподавателем военной академии. Он гордился своими связями в Англии и много рассказывал о наставниках, с которыми был близок.
— Мне стоит лишь написать лорду Курзону[122], — говорил он с самодовольной улыбкой, — и для меня откроются все британские порты.
— Невзирая на всех ваших друзей-аристократов, — вступал в разговор капитан Негодяев, — вас не впустят даже для того, чтобы купить пачку почтовых открыток. А я…
— Разумеется, нет, поскольку я — важная персона; вы же — вы просто никто, вас никто и не заметит.
Капитан «Носорога», бравый коротышка с неприятной улыбкой, кавалер ордена святого Михаила и святого Георгия, всеми своими словами и поступками намекал на то, что он ничем не отличается от капитана военного корабля. Но путешествовавший с нами в качестве пассажира коммодор, одетый как штатский, был постоянным сучком в его глазу; и во время ужина капитан обстоятельно рассказывал о военных подвигах торгового флота.
— Конечно! — тяжело, по своему обыкновению, кивнул Скотли. — Я всегда говорю: один человек ничем не отличается от другого и даже гораздо, черт подери, лучше! — И он загоготал.
Капитан оглядел всю компанию — и коммодора. Но тот промолчал.
Каждое утро, в половине одиннадцатого, капитан и командующий военными частями совершали обход палубы в сопровождении первого помощника, адъютанта, второго помощника, дежурного офицера, судового казначея, главного инженера, начальника медицинской службы и судового хирурга. По завершении одного из этих парадов капитан Негодяев остановил капитана (который как раз шел по каким-то своим делам) и, через меня, сообщил:
— У меня две дочери, господин капитан: Маша и Наташа. Скажите господину капитану, что Маша далеко — замужем. А вот это Наташа.
122
Керзон, Джордж Натаниэль (1859–1925) — английский политический деятель, министр иностранных дел в 1919–1924 гг.