Мои драгоценности — единственное наследство, которое останется дочери после моей смерти! Эммануил пытается продать наше серебро, поскольку мы по горло в долгах перед бельгийской семьей, которая живет с нами в одной квартире, но он должен еще думать о будущем, когда он не сможет работать и должен будет содержать больную жену, о тех удобствах и заботе, которые требуются для моего бедного несчастного здоровья. А ведь я в моем печальном изгнании даже не могу позволить ни услуг первоклассного специалиста, ни достаточно калорийной пищи! Мы живем вовсе не в роскоши, и я стараюсь изо всех сил свести концы с концами. На мне вся переписка с нашими родственниками и поздравления на Рождество, Пасху и с днем рождения, поскольку я не могу по состоянию моего бедного несчастного здоровья делать домашнюю работу, — а тебе удалось подкосить мое бедное здоровье, которое и так ухудшилось после смерти моего бедного сына!
Если майор Скотли сказал тебе, что мы живем в роскоши, это, разумеется, неправда. Мы старались достойно принять его во время его пребывания в Токио и здесь, лишая себя всего — идя на великую жертву, ибо мы не знали, что он покажет себя таким переметчиком и доносчиком — и с такими огромными неудобствами, ибо этот человек, как ты, верно, уже знаешь, не бреется, а вместо этого, о, он производит такой запах своим аппаратом для опаливания щетины, что нужно распахивать в доме все окна, в результате я подхватила простуду, а это ужасно опасно для моего несчастного здоровья!
Если бы у тебя не было бы ни жены, ни детей, которые бы тебя поддерживали, уверяю тебя, я бы пошла на все, чтобы тебе доставалась небольшая сумма денег, но в этом положении, не имея собственных денег, я не могу этого сделать.
Что ж, это последнее мое письмо тебе, — ты ранил и обидел меня слишком жестоко, слишком несправедливо! Я никогда не забуду твоего постыдного аскарбительного письма, которого я никогда не заслужила!
Дядя Эммануил посоветовал ей тут же подписаться. Но тетя Тереза чувствовала, что этого недостаточно.
«Да простит тебя Господь!» — добавила она и затем подписалась:
Тереза Вандерфлинт.
Свое письмо, написанное по-французски, дядя Эммануил начал так:
Моему шурину Люси Дьяболоху.
Я только что прочел ругательное письмо, которое Вы имели дерзость написать Вашей сестре Терезе, питающей к Вам одни нежные чувства. Учитывая Ваши собственные чувства, я считаю необходимым сказать, что Вы переступили границу пристойного поведения, и что Ваше письмо совершенно разбило здоровье моей бедной супруги, чье внушающее опасения состояние требует постоянных заботы и внимания, и для кого, обязан Вас предупредить, подобные эмоции могут оказаться роковыми. Из того, что мои доходы были ниже доходов моей супруги от тех денег, что остались ей в наследство от отца, еще не следует, что я жил на Ваши деньги, как Вы изволите подразумевать. Тем не менее, Ваше предложение погасить свою задолженность перед нами в размере 500,000 рублей суммой в один шиллинг выглядит в моих глазах настолько гнусно, что я отказываюсь от дальнейшего обсуждения с Вами этого вопроса. Повторяю, что никогда не имел счастья жить на Ваши деньги, как Вы себе это воображаете, а скорее моя семья получала выгоду от выигрышных (?) вложений в русскую промышленность во времена ее расцвета в размере 100,000 рублей, которая принадлежала моей супруге, Вашим же долгом было делать для нас все возможное. Факты показали, что, увы, чрезмерная уверенность, выказывавшаяся нами в отношении способностей и рассудительности нашего шурина, окончилась катастрофой, которая произошла бы, даже если не вмешались война с революцией. Посему не должно Вам забывать, что это мы — Ваши кредиторы, а не наоборот, как Вы ошибочно полагаете.
Сожалею, что мое первое письмо шурину, с которым мне ни разу не выпадало случая встретиться лично, призвано дать ему урок savoir vivre[47]. Прошу его прекратить всю злокачественную полемику в отношении своего зятя и пощадить чувства сестры, оскорбленные его последним посланием.