— Ah, que vouiez-vous? — успокаивал ее дядя Эммануил. — C’est la guerre![54]
— Как мне прикажете отвозить их на вокзал? Будь они прокляты, эти шапки, — выразился я.
— Не извольте беспокоиться, — сказал капитан Негодяев, пришедший повидать тетю относительно грядущего вселения в нашу квартиру. — Здесь мой человек. Он отвезет шапки на вокзал. Владислав! — воззвал он, — Это Владислав. Он заберет их, отвезет и сделает все, что надо.
Я переговорил с Владиславом и с первого взгляда нашел его очень способным, смышленым малым, так и лучившимся уверенностью. Владислав некогда служил денщиком у одного русского полковника, который как-то взял его с собой в Париж, и с тех пор ничто русское не могло удивляло Владислава.
— Какая цивилизация! — говорил он мне. — Какое образование! Вежливость! Простой извозчик, и тот, извиняюсь, болтает по-французски! Месье, мадам, силь ву пле, компрене-ву и так далее. А Россия… — Он махнул рукой — презрительный жест. — Никакой цивилизации! Живем точно дикари — как где-нибудь в Австралии.
В гостинице, куда я зашел по делам, меня встретил портье — добродушный человек с ласковой улыбкой. Поскольку он был человек добродушный, с ласковой улыбкой, ему было хорошо в общении с людьми щедрыми, которые чувствовали симпатию к нему и к его доброй душе, и приходилось плохо с людьми недобросовестными, которые чувствовали желание воспользоваться его улыбчивым добродушием; поэтому в целом ему было не лучше, чем другим.
— Отдельное ли у вас купе? — спросил он (Харбин — ужасное место).
— Да. А что такое?
— Здесь есть одна дама, которая не может получить место в вагоне. Быть может… — Он сделал паузу.
— Хорошенькая?
— Страшно хорошенькая!
Я с подозрением его осмотрел.
— До этого путешествовала с одним господином, — поторопился он заверить. — Господин остался весьма доволен. Харбин — ужасное место. Природа человеческая слаба. Люди рождаются во грехе — и полагаю, я не исключение. Но я отвлекаюсь.
Поезд отходил в полночь. Я расхаживал по перрону и рассматривал доверху набитый зал ожидания для Третьего класса, где груды немытого люда — бородатые мужчины, девушки и женщины с грудными младенцами — спали навалом на голом полу, вперемешку с узлами. Потребность в свободных местах была настолько велика, что я приказал Пикапу встать на страже около моего купе с примкнутым штыком. Благоразумие моего поступка оправдалось позже, когда ко мне подошел странного вида доктор и обратился ко мне по-польски.
— Я не говорю по-польски, — сказал я.
— Не хотите ли послать за вашим польским переводчиком?
— У меня его нет. Кроме того, я заметил, что вы говорите по-русски.
— О да, — согласился польский доктор.
— Могу ли я спросить, почему в таком случае вы не хотите говорить со мной по-русски?
— Потому что я поляк, — ответил он, ударяя себя в грудь.
— Чем могу служить?
— Я польский доктор, — сказал польский доктор, — и я желаю, чтобы вы допустили меня в ваше купе.
— Боюсь, у нас нет места.
— Но вы обязаны иметь место для польского врача. Вы же союзники.
Упрямая неуступчивость этого человека раздражила меня. Особенно раздражило меня его желание влезть в мои личные дела и занять место, именно когда я ожидал… неважно, чего я ожидал. Одним словом, я пришел в раздражение.
— Милостивый государь, — ответил я ему негромко, но со скрытой усмешкой, зная о коротком и легком пути к победе, — дело здесь не в том, что вы доктор, или поляк, или польский доктор, а в том, что у нас нет места для мужчины, женщины или ребенка, какой бы профессией или национальностью они не обладали. Засим доброго вечера.
Кажется, мне удалось уладить как вопрос с польской национальностью, так и с медицинской профессией.
Устав от ходьбы по перрону, я забрался в купе, взял книгу и стал пробегать глазами страницы. Я серьезный молодой человек — интеллектуал. Я погрузился в мысли, когда Пикап внезапно вмешался.
— Кто? Что?.. Ах да!
И поезд тронулся.
20
— Имеется ли у вас внятное представление о текущей обстановке или такового не имеется? — вопросил сэр Хьюго.
— Так точно, имеется. Все обстоит довольно просто. — Я шаркнул ногой. — Видите ли, сэр, дело вот в чем. Сейчас Иркутск снова попал в руки белых, которых туда оттеснили красные. Красные, если вы помните, отбили Иркутск набегом у эсеров после того, как те выгнали из города колчаковцев и впоследствии разгромили Семенова. Думаю, теперь каппелевцы соединятся с семеновцами, но, будучи оттесняемы основными силами красных, продвинутся к востоку и, возможно, отобьют Владивосток у красных, одновременно с этим эвакуируясь из Иркутска, который они были принуждены занять и который в этом случае, думаю, будет снова занят красными. Понятно ли я излагаю, сэр?