Тем не менее, я решил, что пришло время поговорить со Скотли.
— У меня есть полное право бриться так, как я пожелаю, — возразил он.
— Права человека ограничены, — заметил я. — Например, у него нет права распространять вокруг вонь, если только он не в пустыне, наедине с Богом.
Но ничто не могло поколебать веру Скотли в добротность его устройства, и в тот же день за чаем он повернулся к капитану Негодяеву и предложил воспользоваться его «препаратом».
— Удалите с лица этот желтый мох, — посоветовал он.
— Благодарю вас, я бреюсь редко, — сказал капитан Негодяев. — Я просто пудрю подбородок, этого вполне достаточно.
Тогда Скотли предложил тете Терезе попробовать его «препарат» на себе с тем, чтобы убрать, как он выразился, «эти ваши усы». Но тетя Тереза пожелала, чтобы первой это сделала Берта. Если ту это чрезмерно не обезобразит, тогда у тети Терезы будут все основания применить этот метод на собственной губе и подбородке.
Ближе к вечеру капитан Негодяев становился похожим на перепуганную крысу. Прослужив под разными правительствами, он боялся преследований и поздно ночью приходил ко мне в спальню, чтобы вести загадочные разговоры об ответных мерах красных против белых офицеров и об ответных мерах белых против тех офицеров, которым, подобно ему, приходилось служить в либеральном правительстве. Он просиживал у меня до рассвета и говорил без умолку, пока бледная заря не начинала передразнивать наш желтый свет.
27
Период обручения, как известно всякому обручавшемуся, — время переходное и не совсем приятное. Чтобы умилостивить мою августейшую тетю, мы с Сильвией, держась за руки, каждый день просиживали часами в гостиной, где тетя имела обыкновение вязать; мы обменивались долгими взглядами, в которых были нежность и обожание, — так делал Анатоль перед смертью, да и дядя Эммануил в сентиментальный период сватовства к тете, когда она позволяла себе положить голову на его боевое плечо. Но мои усилия не встречали заслуженного одобрения: тетя Тереза в свете своих собственных романтических воспоминаний считала, что я недостаточно выказываю свою любовь, а ее дочь недостаточно нежна и отзывчива, и критиковала неприязненные слова моей суженой об этих долгих, безмолвных взглядах: «Милый, не будь таким слащавым!» Тетя Тереза выходила в свет вместе с нами (если позволяло ее здоровье, а если оно не позволяло, то она запрещала нам выходить вообще). Она не любила оставлять нас наедине, хотя мы были родственниками и до помолвки оставались вдвоем бессчетное количество раз. И нам становилось тоскливо с ней, тоскливо друг с другом и тоскливо от самих себя. Оставаясь наедине после того, когда она уходила спать, мы целовались, чтобы заняться чем-нибудь более приятным. Неожиданно мы как будто намертво утеряли прежнюю способность вести беседы. Я вздыхал. Сильвия вздыхала.
— Так хочется, — произнес я, — чтобы твоя матушка поторопилась со свадьбой.
Она помедлила с ответом, размышляя, что бы сказать.
— Ты такой озорник, дорогой, — произнесла она. Сильвии нравились короткие поцелуи.
— Разве тебе не нравятся долгие поцелуи, дорогая?
— Я не могу дышать, милый, когда они слишком долгие; зато я могу сделать вдох в промежутках между короткими поцелуями, если ты понимаешь, о чем я, ведь тогда можно целоваться еще, и еще, и еще.
Я подарил ей кольцо, на котором была выгравирована надпись: «Положи меня, как печать, на сердце твое»[59].
28
ПОЛИГЛОТОВ ПРИБЫВАЕТ
Был конец лета, зарядили дожди. Хмурое унылое утро, горит электричество, как будто уже наступил вечер. Наконец, раздался звонок в дверь.
Госпожа Негодяева, женщина с таким лицом, будто кто-то нечаянно на него наступил, держала за руку фигурку поменьше, с бледным личиком, обрамленным светлыми локонами, и тонкими-претонкими ножками. На все вопросы Наташа только пожимала плечами. Глядя, как она пьет чай, я отметил изысканный рисунок бровей. Сидя за столом среди взрослых и утопая в кресле, еле-еле доставая подбородком до края стола, она со своим торжественно-серьезным личиком выглядела совсем как человеческое существо, воспроизведенное в миниатюре. На борту парохода, доставившего их сюда, она играла со своими сверстниками-англичанами, и госпожа Негодяева с гордостью рассказывала, что Наташа уже говорит по-английски. Говорила она в основном о «моих друзьях», «моем дяде», «моей бабуле». Я спросил ее о большевиках в Новороссийске.