Эти инциденты регулярно повторялись и всегда вызывали у моей тетки une crise de nerfs.
29
ПОЛИГЛОТОВ ЕЩЕ ПРИБЫВАЕТ
Подготовка к нашей свадьбе завершилась, пригласительные карточки уже были разосланы, когда одним ранним ноябрьским утром меня растолкал Владислав (ибо обычно меня будят, сначала уважительно осведомляясь: «Не рано ли вы легли вчера?») со словами:
— Ваш дядя прибыли и дожидаются.
— Какой-такой дядя? Где? Что? Почему?
В соседней комнате дядя Люси в возбуждении мерял шагами пол.
Я начал в спешке одеваться, в то время как Владислав ретировался, но, как бывает в таких случаях, никак не мог найти жилета в бесчисленных отделениях шкафа. Из гостиной донесся низкий голос дяди Люси — он говорил Владиславу:
— Скорее. Скорее. Скорее. Нечего терять время.
Я начал выдвигать все ящики шкафа. Третий ящик… все ящики, но жилета не было. Почему случается так, что когда ты ищешь пару ящиков, то всегда находишь пару лишних жилетов? А когда ищешь жилет, то попадаются одни ящики? Я не знаю, почему так, но знаю, что это так. Это такая несущественная тайна, разгадка которой (как и разгадка великой тайны загробной жизни) еще не найдена. Но она расхолаживает меня, и мне начинает мниться — такие предчувствия обычно приписывают Томасу Гарди, — что Провидение — штука безжалостная, бессовестная, глумливая и злобная.
Сквозь закрытую дверь донесся голос дяди Люси: — Скорее. Скорее. Скорее, — и я сразу же представил, как он там расхаживает взад-вперед, как маятник, заложив руки за спину.
— Ваш дядя, ваш дядя там вас дожидаются, — снова Владислав.
— Сейчас пошлите за мадам Бертой.
— Слушаюсь, — и он ретировался.
Читатель может подумать, что я неблагоразумен. Однако могу его заверить (это книга не предназначена для женщин), что только прошлым вечером комод был полон жилетов — и поблизости не было ни одного ящика.
— Берта! — воскликнул я с предельной несдержанностью, когда она вошла. — Просто смешно! В шкафу полно ящиков — и ни одного жилета!
Ярость моя была такова, что я чувствовал, что если убью Берту, присяжные меня оправдают, а если не оправдают, то я убью их.
Она растерянно смотрела на меня.
— Да не стойте же, как Будда!
Это прозвучало грубовато. Но я так чувствовал.
Она взглянула на меня искоса, словно решая, обижаться или нет. По правде говоря, она не знала, как выглядит Будда. Да и я забыл.
— Я, может, не так красива, как другие, — возразила она, наконец обидевшись, — но и вы сами не красавец.
Странно. Мне-то что с того? Даже уже когда Берта была в комнате, я не переставая смотрелся в зеркало: результат был довольно приятный.
— Поднять меня в такую рань, — произнесла она. В ее голосе звучало брюзжание, выводившее меня из себя.
— Меня ждет дядя, — произнес я.
— А я и дяде вашему скажу!
— Где мой жилет?! — завопил я в отчаянии.
Но в Берте не зря течет французская кровь. Не успел я и слова вставить, как она разразилась — тр-тр-тр! — потоками встречных обвинений, основным мотивом которых было: «А мне почем знать, где ваши caleçons?»
— Жилеты! — завопил я как сумасшедший, — не caleçons! Жилеты, жилеты! У меня полон шкаф caleçons.
— У вас есть ваш Пикап! У вас есть Владислав! А я всего лишь женщина! — кричала она в ответ.
Воистину так. У меня есть Пикап. Владислав, хоть и в услужении у капитана Негодяева, но отчасти находится и под моей командой. Однако по какому-то таинственному неписаному закону прачечными делами в доме заправляет Берта. Кроме того, не люблю, когда находят ошибки у моего человека, который скорее солдат, чем слуга. Как это похоже на женщин — не обращать внимания на то, из чего они извлекают выгоду. «Тр-тр-тр!» Она трещала и трещала, разливаясь потоками сердитого многословия, против которого мой французский, как я осознал, был бессилен. Мое знание французского сродни моему умению играть на фортепиано — грандиозно по замыслу, но несколько размыто в исполнении. Я стараюсь обходить грамматические формальности, я путаю падежи и времена, но вдобавок к этому я придаю своему языку этакий бесшабашный парижский акцент и намеренно допускаю неточности на совершенно ослепительной скорости. Французы, те просто садятся. Однако моя тактика доказала полную свою непригодность в диалектической дуэли с Бертой. В детстве наша гувернантка, мадемуазель Жардель, на уроках французского заставляла нас повторять за столом: «Passez-moi le sel, s’il vous plait»[60] или обходиться без этого. Мне хотелось бы думать, что в те времена я говорил по-французски свободно; в чем я сомневаюсь. В переломные моменты он улетучивается из моей головы, и я могу только кричать: «Enfin! Enfin!» А срочно нуждаясь в эффектной шутке, я выжимаю из себя: «Sacrebleu!»[61]