Об эпохе, предшествовавшей Первой мировой войне, Тарле в обычной для него яркой манере писал: «Намечалась грандиозная внешняя борьба, столкновение самых гигантских сил, какие только видело человечество. Могущественно организованный финансовый капитал и в Англии, и во Франции, и в Германии, двигая, как марионетками, дипломатией, всюду вёл систематически провокационную политику. Могущественные экономические силы более отсталых стран, вроде России и Италии, действовали в том же духе…».
Всё это хорошо и верно, но…
Но Евгений Викторович так и не пришёл к генеральной, основополагающей мысли о том, что «столкновение самых гигантских сил» намечалось прежде всего кое-кем, находившимся за океаном, что фактическая режиссура в театре политических марионеток Золотого Капитала всё решительнее переходила в руки дяди Сэма.
Увы, не поняв этого, Тарле ошибся и во многом другом, увидев смертельного врага России в Германии, хотя именно Германия могла быть для России наиболее подходящим партнёром во внешнем мире.
Объединение Германии произошло не благодаря «железу и крови» в первую очередь. Смысл этих слов Бисмарка переврали сразу же после их произнесения, а они для происходившего не были ключевыми. Германию объединило стремление десятков миллионов немцев, осознавших, что их подлинная Родина – не Баден, Вюртемберг, Гессен или Дармшадт, а Германия, разобщённая на протяжении веков и поэтому на протяжении веков ослабленная. Теперь она объединялась, и в новой Европе очень многое зависело от того, как сложится судьба германо-российских связей.
Именно их.
Наступали новые времена, и период от версальского триумфа Вильгельма до версальского триумфа Клемансо (только вот Клемансо ли?) задал тон событиям на весь двадцатый век. Поэтому нам просто необходимо, читатель, хотя бы галопом проскочить по «Европам» тех лет, чтобы разобраться в собственном времени.
Нет лучшего «романа» о молодом империализме, чем ленинский труд «Империализм, как высшая стадия капитализма». Он полон фактов и цифр, которые никак нельзя назвать сухими – так много в них слез, пота, крови, жадной слюны, нефти и керосина, финансовых бурь, океанских вод, золотых дождей и водопадов политиканского красноречия…
По накалу изображённых страстей страницы этого ленинского «романа» могут соперничать сразу с Шекспиром и Мольером одновременно. Возможно, читатели подумают, что я преувеличиваю? Отнюдь нет. Часто цитируемый Лениным, далеко не литературный берлинский журнал «Банк» считал, что «на международном рынке капиталов разыгрывается комедия, достойная пера Аристофана».
И этот же журнал не скрывал, каковы гонорары «актёров»: «уступка в торговом договоре, угольная станция (то есть лишний порт в далеких водах для заправки грузовых судов, а при необходимости и дредноутов. – С. К.), постройка гавани, жирная концессия, заказ на пушки…».
Последнее становилось всё более нужным. Почти одновременно с версальскими речами Вильгельма, в 1872 году, английский еврей Дизраэли – лидер аристократичных консерваторов, бывший и будущий премьер-министр Её Королевского величества Виктории и будущий лорд Биконсфилд – выступал в Хрустальном дворце в Сайденхэме близ Лондона.
Бывшее главное выставочное здание Всемирной Лондонской выставки 1851 года было насквозь пронизано солнцем, и это не метафора. Железный каркас дворца заполняли стеклянные плиты: Кристал Пэлас задумывался как символ светлого, обеспеченного новыми возможностями общества. Однако Британии этого — лондонского – солнца было уже мало. Для Дизраэли существовало лишь светило, долженствующее не заходить над Британской империей, к расширению которой он и призывал.
Дизраэли, друг Ротшильдов, знал, что говорил. Знал, что говорил и его преемник лорд Солсбери, разъяснявший новую колониальную политику Британии так: «Раньше мы фактически были хозяевами Африки, не имея надобности устанавливать там протектораты или нечто подобное – просто в силу того, что мы господствовали на море». Теперь же приходилось расширять и формально закреплять своё присутствие, ибо господствовать в мире хотел не только британский лев.
К тому же к концу XIX века положение лордов хотя и было внешне прочным, но только внешне. Сесиль Родс (по имени которого долгое время часть Африки называлась «Родезия») говорил в 1895 году своему другу, журналисту Стэнду: «Я посетил вчера одно собрание безработных. Когда я послушал там дикие речи, которые были сплошным криком: «хлеба, хлеба!» – я, идя домой и размышляя об увиденном, убедился более, чем прежде, в важности империализма. Мы должны завладеть новыми землями для помещения избытка населения, для приобретения новых областей сбыта товаров, производимых на фабриках и в рудниках. Империя есть вопрос желудка. Если вы не хотите гражданской войны, вы должны стать империалистами…».