Это не значит, что Герцен окончательно отказался от революционных путей. Он допускал их, но лишь "как отчаянное средство, ultima ratio народов"; к этому средству, по его мнению, допустимо прибегать лишь тогда, когда не остается надежд на мирное разрешение конфликтов и столкновений противоположных интересов.
В 1849 году Герцен в своей книге "С того берега" писал: "Свобода лица величайшее дело; на ней и только на ней может вырасти действительная воля народа. В себе самом человек должен уважать свою свободу и чтить ее не меньше, как в ближнем, так и в целом народе".
В той же книге "С того берега" Герцен писал:
"В самые худшие времена европейской истории мы встречаем некоторое признание независимости, некоторые права, уступаемые таланту, гению. Несмотря на всю гнусность тогдашних немецких правительств, Спинозу не послали на поселение, Лессинга не секли и не отдали в солдаты. В этом уважении не к одной материальной силе, но и к нравственной силе, в этом невольном признании личности - один из великих человеческих принципов европейской жизни".
В апреле 1851 г. правительственный сенат лишил Герцена всех прав состояния и запретил ему возвращение в Россию. Герцен остался заграницей на всю жизнь.
II
25 августа 1852 г. Герцен уехал на несколько недель в Лондон, но провел там целых тридцать лет. В Лондоне он вместе с Огаревым основал первую Вольную русскую типографию и в 1855 г. начал выпускать журнал "Полярная звезда", а потом и газету "Колокол", которая выходила с 1857 г. до 1869 г. В течение более десяти лет "Колокол" неизменно оставался органом русской либеральной и революционной демократии. Спрос в России на "Колокол" был так велик, что в 1860 г. были вновь переизданы номера, вышедшие с 1857 г. по 1859 г. "Колокол" читала не только вся русская интеллигенция, но и высшие царские сановники и даже сам Александр II.
"Колокол" представлял собой первую русскую свободную трибуну, первый печатный орган, который энергично боролся за освобождение крестьян, за раскрепощение человеческой личности, за установление режима свободы и народоправства в России. "Полярная звезда" и "Колокол" имели большое влияние на читателей в России.
1 декабря 1858 г. Герцен писал в "Колоколе": "Можно ли по совести сказать, что всепоглощающая диктатура в России - окончательная форма ее гражданского устройства, вполне соответствующая ее гению? Не есть ли эта диктатура только опека, оканчивающаяся с совершеннолетием?" А 1 января 1859 г. он писал: "Там, где республика и демократия сообразны развитию народному, там, где они не только слово, но и дело, как в Соединенных Штатах или в Швейцарии, там без всякого сомнения наибольшая личная независимость и наибольшая свобода". В той же статье Герцен говорил: "Тот, кто истину - какая бы она ни была - не ставит выше всего, тот не свободный человек... Все неразумное опирается на силу кулака... Ни сила без права, ни право без силы ничего не решают".
Насколько Герцен любил русский народ, настолько же ненавидел он деспотизм, царивший тогда в России.
"Мы не можем привыкнуть, - писал он, - к этой страшной, кровавой, безобразной, бесчеловечной, наглой на язык России, к этой литературе фискалов, к этим мясникам в генеральских эполетах, к этим квартальным (полицейским) на университетских кафедрах... ненависть, отвращение поселяет к себе эта Россия. От нее горишь тем разлагающим, отравляющим стыдом, который чувствует любящий сын, встречая пьяную мать свою, кутящую в публичном доме". (Герцен, Сочинения, Том 17, Петербургское издание 1917 г., стр. 143).
Но Герцен ни на минуту не забывал того, что "в России сверх царя есть народ, сверх люда казенного, притесняющего, есть люди страждущие, несчастные, кроме России Зимнего дворца, есть Русь крепостная, Русь рудников" (Соч., том 8, стр. 143).
В статье "Россия и Польша", напечатанной в "Колоколе" от 1 января 1859 г. Герцен писал: "Все те, которые не умеют отделить русского правительства от русского народа, ничего не понимают... Обманчивое сходство правительственных форм с западными окончательно мешает пониманию... Были люди, которые стали догадываться, что за знакомыми формами проглядывает какое-то незнакомое лицо. Стали догадываться, что формы набиты насильственно, как колодки, но они не стали щупать характера бедного колодника, а отвернулись от него сказавши: "Коли терпит, видно, лучшего не стоит".
Обращаясь к людям Запада, Герцен писал: "Неужели вам не приходило в голову, глядя на великороссийского крестьянина, на его уменье, развязный вид, на его мужественные черты, на его крепкое сложение, что в нем таится какая-нибудь иная сила, чем одно долготерпение и безответная выносливость? Неужели вам не приходило на мысль, что кроме официальной, правительственной России, есть другая?".
В другой статье он писал: "Какой жалкий прием, выставлять нас врагами России, потому что мы нападаем на современный режим... как будто наше существование не было непрерывной защитой России, русского народа от его внутренних и внешних врагов, от негодяев, дураков, фанатиков, правителей, доктринеров, лакеев, продажных, сумасшедших, от Катковых и других тормозов в колесе русского прогресса" (Соч., том 21, стр. 208).
Задолго до революции Ленин подчеркивал, что "Герцен первый поднял великое знамя борьбы путем обращения к массам с вольным русским словом..."
"Герцен, - писал Ленин, - создал вольную русскую прессу за границей - в этом его великая заслуга. "Полярная звезда" подняла традиции декабристов. "Колокол" встал горой за освобождение крестьян. Рабье молчание было нарушено".
Более ста лет тому назад Герцен писал, что "социализм, который захотел бы обойтись без политической свободы, непременно выродился бы в самодержавный коммунизм", в "новую барщину".
В январе 1859 г. Герцен писал в "Колоколе":
"Тот кто истину - какая бы она ни была, - не ставит выше всего, тот, кто не в ней и не в своей совести ищет норму поведения, тот не свободный человек".
10-го июня 1859 г. Герцен писал в "Колоколе":
"Желание географических расширений принадлежит к росту народов, и если оно переживает ребячество, то это свидетельствует о неспособности такого народа к совершеннолетию... Все неразумное опирается на силу кулака... Ни сила без права, ни право без силы ничего не решают. Исторические воспоминания, археологические документы так же недостаточны для восстановления на национальности, как насилие для ее подавления".
А за месяц до этого он в том же "Колоколе" писал:
"Если бы в русском правительстве были серьезные люди, люди честные... с любовью к народу, они поберегли бы из внутреннего религиозного благочестия простое сердце простых людей, которые поддались официальному обману и воображают, что отечество в опасности, и отдаются чувству ненависти к несчастному героическому соседу, который добивается своей независимости и ничего больше не хочет. Эта обманутая любовь, это простодушное заблуждение, которое может привести к рекам крови, бесконечно оскорбляют нас".
III
В 1855 г. в статье "Московский панславизм и русский европеизм" Герцен писал: "Будущность России очень опасна для Европы и полная несчастий для нее самой, если в права личности не проникнут освободительные ферменты...
"Можно ли себе представить, что способности, находимые в русском народе, способны развиться при наличности рабства, пассивного послушания, деспотизма? Долгое рабство - не случайная вещь: оно, конечно, соответствует какому-нибудь элементу национального характера. Этот элемент может быть поглощен, побежден другими элементами, но он способен также и победить. Если Россия может мириться с существующим порядком вещей, то она не будет иметь будущности, на которую мы надеемся".
Далее Герцен продолжал:
"Не следовало бы всеми способами стараться призвать русский народ к сознанию своего пагубного положения?... И кто же должен это сделать, если не те, которые представляют собой интеллигенцию страны? Их может быть много или мало, но это существа дела не меняет... Влияние личности не так ничтожно, как это склонны думать: личность есть живая сила, могучее бродило, действие которого не всегда уничтожает уважение к личности, некоторое признание независимости - некоторые права, уступаемые таланту, гению".