В описываемое время в Англии практически не было бюрократии. Государственные решения проводились через немногочисленных парламентских и судейских клерков. Даже премьер-министры имели ограниченный штат сотрудников. Чаще всего они использовали своих собственных секретарей и слуг. Дизраэли неоднократно жаловался леди Брэдфорд, что он сам расшифровывает все секретные правительственные телеграммы то в поезде, то у себя в поместье.
Транспортных средств также за счет казны не полагалось. Самое большее, что мог сделать тот же Дизраэли во время очередного приступа подагры в здании парламента, так это послать полисмена за наёмным кэбом. Отдельные вагоны можно было заказать только за свой счет.
Государственная резиденция на Даунинг-стрит, 10 состояла из официальной и личной частей. Содержание и обслуживание последней ложились на плечи самого премьер-министра. С 1812 года премьер-министры там почти не жили, а только проводили заседания кабинета. Многие, впрочем, и кабинет собирали у себя дома, как, например, герцог Веллингтон, или в министерстве иностранных дел, как лорд Солсбери. В 1830-е годы вообще обсуждался вопрос о сносе зданий на Даунинг-стрит, поскольку поблизости находились распивочные и дома терпимости. Предполагалось реконструировать весь район. Однако злачные места закрыли, у входа на Даунинг-стрит поставили полисмена, и все осталось по-прежнему.
В 1870-е годы в дом номер 10 переехал премьер-министр Дизраэли.
Поскольку после смерти жены у него не было лондонского дома, он решил возродить традиции и жить в официальной резиденции, на тот момент нашел её довольно запущенной. Дизраэли пришлось за свой счет покупать мебель и реконструировать жилые помещения. За установку ванной с горячей и холодной водой он заплатил большую по тем временам сумму — 150 фунтов и 3 шиллинга. Уступая место Гладстону, Дизраэли оставил и мебель, потребовав заплатить за неё. Гладстон потратил немало денег — полторы тысячи фунтов — на реорганизацию и меблировку дома. В 1894 году он провёл сюда телефон и электричество. Его оппонент, лорд Солсбери, не любил особняк на Даунинг-стрит, 10, а зал заседаний кабинета называл «тесной закрытой комнатой». Коллег по кабинету Солсбери чаще всего приглашал в министерство иностранных дел, которое он по совместительству возглавлял, или к себе домой, на Арлингтон-стрит, а официальную резиденцию отдал своему племяннику и помощнику (и будущему преемнику на посту премьер-министра) Артуру Бальфуру.
В заключение несколько слов о титулах и именах, поскольку одно и то же лицо может фигурировать под разными именами. Баронеты могут избираться в палату общин и перед их именем (но не перед фамилией!) ставится слово «сэр». К примеру, сэр Роберт Пиль. Члены палаты лордов, титулованная знать, упоминаются всегда по титулу и крайне редко по фамилии. Например, лорд Солсбери — это титул, Роберт Сесил — имя и фамилия. Старшие сыновья лордов и все сыновья герцогов из учтивости называются лордами, при этом титул ставится перед именем — лорд Джон Рассел, однако членами палаты лордов они не являются и могут вплоть до того, как унаследуют титул, избираться в палату общин. Так, например, 14-й граф Дерби до унаследования им от отца этого титула в 1851 году фигурировал как лорд Стенли, также как и впоследствии его сын, 15-й граф Дерби, известный политик второй половины XIX века. Наконец, пэры Шотландии и Ирландии, если они не имели британского пэрства, за небольшим исключением не входили в палату лордов, могли быть избранными в палату общин и назывались по титулу — Генри Темпл, лорд Палмерстон.
Акт о реформе 1832 г. увеличил число избирателей почти в полтора раза. Он подорвал, но не уничтожил совсем систему «гнилых местечек». Соответственно, влияние земельной аристократии было сохранено. Главной опорой финансового могущества этого слоя оставались «хлебные законы». Борьба за их отмену и отказ от протекционизма с переходом к свободе торговли (фри трейд) стояли в центре политической борьбы вплоть до 1850-х годов, когда противники свободы торговли устами одного из своих лидеров Дизраэли («Протекционизм не только мёртв, он проклят») признали своё поражение.
Второй проблемой было положение рабочих и социальных низов. Аристократы вроде Мельбурна или Палмерстона просто отмахивались от рассмотрения этого вопроса. «О, здесь все в порядке! Ничего не надо делать. Мы не можем пойти на внесение в свод законов чего-то неопределенного», — легкомысленно заявлял лорд Палмерстон. Тем не менее, далеко не все были столь близоруки. Дизраэли довольно резко обозначил конфликт между хижинами и дворцами в своих социальных романах «Коннингсби» и «Сибилла, или Две нации». Некоторых напугали события французской революции 1848 года. Другие переводили эту проблему в русло христианской этики (лорд Шефтсбери). В «голодные 40-е» в Англии развернулось так называемое чартистское движение. Его активисты требовали принятия Хартии (чарт), которая привела бы страну к подлинной демократии и сгладила бы социальные противоречия. Главным методом борьбы чартистов были митинги и сбор подписей под петициями за принятие Хартии. Размах чартистского движения был достаточно широк, но явно преувеличен в советской историографии). В современной английской социальной истории он рассматривается как эпизод борьбы за расширение избирательного права.