В любом случае, книга Прудона «Политические противоречия» отчасти актуальна и сегодня, хотя сам французский теоретик анархизма и писал о том, что, по его мнению, любая книга устаревает через 20–30 лет после написания. Актуальность заключается прежде всего в критике конституционной (и шире — политической) системы устройства власти как таковой: правящие режимы сменяют друг друга, но суть остается одной: меньшинство правит, навязывая свою волю большинству. Разница по сути лишь в том, что одни политические режимы открыто (порой — силой) навязывают свою волю, другие же — скрыто, через выборы, плебисциты и т. п., хотя в реальности все это является лишь иллюзией свободы политического выбора. Другое дело что народ и правда может верить в справедливость подобного мироустройства.
Андрей Юрьевич Федоров.
Уважаемые читатели! По техническим причинам в настоящем издании пагинация книги приводится со страницы 3.
ГЛАВА I
Народъ, который осудилъ свои учрежденія
Если есть стремленіе, въ которомъ болѣе всего обвиняется въ настоящее время наша жалкая страна, то это безъ сомнѣнія возвращеніе къ доктринальному образу правленія, или, выражаясь языкомъ менѣе неблагозвучнымъ, — къ конституціонной монархіи. Франція и при Бурбонахъ, и при Орлеанахъ, и при Бонапартахъ, не дѣлая никакого особеннаго предпочтенія ни одной изъ этихъ династій, стремится организоваться сообразно идеямъ и нравамъ 1830 года.
Такой поворотъ къ системѣ уже исчерпанной, самъ по себѣ представляетъ аномалію и не достоинъ націи созрѣвшей, здравомыслящей и обладающей собою. Намъ необходимо подтвердить это фактами, тѣмъ болѣе, что подобное ретроградное движеніе, за которое Франція заслуживаетъ упрека — не первое.
Вспомнимъ, что плебисцитомъ 1851 года Лудовикъ Наполеонъ провозглашенъ былъ президентомъ республики на 10 лѣтъ, съ предоставленіемъ ему права выработать конституцію на началахъ 1779 года, и что годъ спустя въ лицѣ того же Лудовика Наполеона возстановлена императорская власть съ сенатусъ-консультомъ, имѣвшимъ цѣлью сблизить конституцію 1852 г. съ конституціею 1804 г. или, по крайней мѣрѣ, согласовать ее съ духомъ послѣдней. Судя по этому, можно было, и даже слѣдовало, ожидать — если наполеоновскія реформы удержатся — близкаго и окончательнаго превращенія французской демократіи въ цезаризмъ или, лучше сказать, осуществленія великой идеи Наполеона I — создать третью имперію, на западѣ. Если допустить гипотезу прогресса путемъ реставрацій и ретроградныхъ движеній, то такой результатъ нельзя не признать естественнымъ и я, признаюсь, вполнѣ его предугадывалъ.
Однако вопреки всѣмъ соображеніямъ, которыми повидимому объясняется подобное превращеніе, аналогіи между первою и второю имперіями не оказывается и даже можно сказать, что не взирая на тождество имени, титула и до извѣстной степени самой формы, эти двѣ системы не могутъ быть разсматриваемы какъ продолженіе одна другой; ихъ судьбы не связаны между собой; между ними нѣтъ даже сродства; это копія или поддѣлка. Иниціатива Наполеона III доказала это вполнѣ. Въ то время, когда менѣе всего можно было ожидать, 24 ноября 1860 г. декретъ его величества возвѣстилъ странѣ поразительное рѣшеніе императора, въ которомъ онъ вмѣсто того, чтобы за одержанныя имъ побѣды въ Крыму и Ломбардіи потребовать увеличенія власти, казалось, заботился о томъ, чтобы сложить съ себя долю ея бремени; казалось, трудная задача власти и сопряженная съ нею отвѣтственность слишкомъ тяготили его; онъ приглашалъ народныхъ представителей раздѣлить съ нимъ эту власть и призывалъ ихъ къ контролю, возвращалъ свободу слова и открывалъ трибуну; однимъ словомъ, онъ признавалъ, что условія правленія въ 1860 г. не представлялись уже такими, какими они были въ 1804 году, и что система брюмера въ приложеніи къ декабрю уже болѣе не дѣйствовала; это значило, что передъ нами совершается историческая послѣдовательность и факты не повторяются вполнѣ.
Все это не было, конечно, объявлено оффиціально и въ такихъ ясныхъ словахъ, которыя употребляю я. Выраженія, употребляемыя властью, рѣдко объясняютъ истинный смыслъ ея дѣйствій; чаще она и сама не вполнѣ сознаетъ ихъ значеніе. Но кто умѣетъ понимать, тому достаточно одного намека; извѣстно, что въ политикѣ даромъ слова пользуются часто только какъ средствомъ скрыть истинныя намѣренія; дайте мнѣ только текстъ закона, а я самъ уже выведу сущность его мотивовъ. Императоръ Наполеонъ, чувствуя себя обиженнымъ частымъ повтореніемъ доходившаго до него ропота, что Франція умерла для политической жизни, что сенатъ сдѣлался сборищемъ нѣмыхъ, что законодательный корпусъ, не представляя мысли страны, не былъ провозвѣстникомъ истины и т. п., какъ будто хотѣлъ доказать положительнымъ актомъ, что, говоря риторически, вопросъ жизни и смерти для Франціи зависитъ отъ него, и что если онъ имѣетъ власть убивать, то можетъ и воскрешать. Но эту благотворную мысль новаго декрета приписывали исключительно высокому уму, великодушію и либеральному направленію государя.