Основные положения троцкистской концепции можно свести к следующему. Выдвижение Сталина на почти техническую, не имевшую самостоятельного политического значения должность генерального секретаря ЦК РКП (б) произошло вопреки воле Ленина, который, однако, не выступил против достаточно решительно и уступил домогательствам Зиновьева и некоторых других членов Политбюро. Усиление политической власти Сталина в результате политических интриг произошло в период обострения болезни Ленина летом 1922 г. и неожиданно для Ленина. Несмотря на то что у Ленина и Троцкого бывали разногласия и острые споры по отдельным важным вопросам социалистической революции, Ленин видел в нем политически наиболее близкого себе человека, которого к тому же выделял среди других членов ЦК РКП(б) как наиболее способного. В решающих вопросах социалистического строительства Ленин всегда либо был вынужден признать правоту Троцкого и идти навстречу ему (например, в вопросах реорганизации Госплана, Рабоче-крестьянской инспекции), либо видел в нем единственную надежду и опору (например, в вопросе о монополии внешней торговли, национально-государственного строительства, борьбы с бюрократизмом, «секретарским режимом» в партии, борьбы со Сталиным и т.д.). Не доверяя Зиновьеву, Каменеву, Бухарину, все более разочаровываясь в Сталине как генеральном секретаре ЦК РКП(б) и желая снять его с этой должности, Ленин в то же время стремился обеспечить Троцкому руководящее положение в партии и государстве. Именно в этом состоял сокровенный смысл его «Политического завещания». Показательно, что для троцкистской историографической концепции характерно отсутствие интереса к позитивной программе развития социалистической революции, изложенной Лениным в последних письмах и статьях. Оно использовалось почти исключительно, как набор фактов и оценок, годных для борьбы против Сталина. Это обстоятельство делало троцкистскую концепцию желанной гостьей всюду, где была потребность в критике теории и практики социалистической революции. Обеспечив прочные позиции в зарубежной историографии, троцкистская концепция ленинского «Завещания» до настоящего времени оказывает заметное влияние на зарубежную и отечественную историографию, хотя уже редко встречается в своем первозданном виде, уступая место неотроцкистской историографии, для которой характерны опора на более широкую источниковую базу и сближение, смыкание с антикоммунистической историографической концепцией.
АНТИКОММУНИСТИЧЕСКАЯ («буржуазная») ИСТОРИОГРАФИЯ
Троцкистская концепция оказала сильное влияние на антикоммунистическую («буржуазную») историографию в качестве поставщика информации, аргументов, оценок, гипотез, которые были приспособлены ею к собственным идеологическим и политическим потребностям. У истоков ее стояли историки-эмигранты. Прежде всего, среди них надо назвать Н.В. Валентинова, человека, обладавшего значительным политическим опытом и знаниями истории партии[12], а также другого «невозвращенца» - советника дипломатической миссии СССР в Стокгольме С. Дмитриевского[13].
После победы СССР в Великой Отечественной войне в условиях «холодной войны», когда интересы противостояния Советскому Союзу, влиянию идей коммунизма превратили историю Великой Октябрьской социалистической революции и СССР в одно из главных полей борьбы на идеологическом фронте, антикоммунистическая историография востребовала наработки троцкистской концепции ленинского «Завещания». Широкую известность в СССР и в Российской Федерации получили работы Н. Верта, Я. Грея, М. Джиласа, С. Коэна, М. Куна, Р. Такера, Л.Фишера и др.[14] Наибольшее влияние на отечественную историографию нашей проблемы оказала книга Р. Такера «Сталин: путь к власти». Правда, автора интересует не столько ленинское «Завещание», сколько сам И.В. Сталин, личность и деятельность которого он пытается анализировать с позиций фрейдизма. Источниковая база книги очень узка (традиционные для советской литературы источники плюс работы Л.Д. Троцкого, воспоминания Б. Бажанова). Автор пренебрегает элементарным источниковедческим анализом, поскольку уверен, что фальсификация «противоречит характеру Троцкого»[15]. Неудивительно, что в основных вопросах Р. Такер, следуя за Троцким, допускает грубые ошибки в оценке расстановки политических сил в руководстве партии. Всю проблематику «Завещания» Р. Такер вписывает в искаженную картину развития отношений Ленина и Сталина (охотно подхваченную многими отечественными историками), которые, по его мнению, с 1921 г. все более и более ухудшались. Р. Такер пошел на поводу у Троцкого и в другом важнейшем вопросе - относительно власти Сталина: то он утверждает, что у генсека была «необъятная власть», то - что никакой власти не было[16].
«ХРУЩЕВСКАЯ» (АНТИСТАЛИНСКАЯ) ВЕРСИЯ
Основы «хрущевской» версии (антисталинской по форме и протроцкистской по сути) оформились в процессе подготовки «секретного» доклада XX съезду партии «О культе личности и его последствиях». Слово «хрущевская» мы берем в кавычки, так как сам Н.С. Хрущев ничего концептуального, конечно, не создал. Он был лишь своего рода «заказчиком» и вдохновителем создания тех установочных работ, которым вынуждена была следовать советская историческая наука. В части, касающейся ленинского «Завещания», доклад Н.С. Хрущева «О культе личности и его последствиях» был подготовлен группой под руководством секретаря ЦК КПСС П.Н. Поспелова[17]. В докладе говорилось, что Ленин «своевременно подметил в Сталине именно те отрицательные качества, которые привели позднее к тяжелым последствиям». Он «дал совершенно правильную характеристику Сталина, указав при этом, что надо рассмотреть вопрос о перемещении Сталина с должности генерального секретаря». Как документы, «дополняющие ленинскую характеристику Сталина», были приведены письмо Крупской Каменеву (23 декабря 1922 г.) и письмо Ленина Сталину от 5 марта 1923 г.[18]
Н.С. Хрущев в своем докладе придал «Завещанию» характер политического предупреждения о том, что сосредоточение власти в руках Сталина грозит партии и стране тиранией. Связав «Завещание» Ленина с болевыми точками советской истории 30-50-х годов, он поставил его на службу собственным политическим интересам. В это же время, при публикации в 1956 г. в журнале «Коммунист» (№ 9. С. 16-26), комплекс ленинских документов (диктовки 23-31 декабря 1922 г.) получил официальное название «Письмо к съезду». Отныне комплекс разнохарактерных документов стал трактоваться и осмысливаться историками именно как письмо Ленина, адресованное делегатам съезда РКП(б). Политический смысл смены названий - в переносе акцента: в варианте «Завещания» (принятом в троцкистской историографии) Ленин противостоял Сталину, ленинский курс - сталинскому и т.д. В комплексе документов, трактуемом как «Письмо к съезду», Сталин противостоял партии, а партия - Сталину. Эта установка стала тем «геном», который определил содержание и судьбу «хрущевской» историографической версии.
Соответственно был проведен ряд установочных совещаний[19], подготовлены второе и последующие (по восьмое включительно) издания «Истории КПСС» (под ред. Б.Н. Пономарева). В деле утверждения историографических новаций Хрущева, их популяризации и продвижения в общественное сознание важную роль сыграли писатели и публицисты, оказавшие сильное психологическое давление на историков. Они начали разрабатывать проблематику «культа личности» до того, как в эту работу включилась масса профессиональных историков, и призваны были служить им образцом гражданственности. Один из «прорабов» той «перестройки» исторической науки Э.Н. Бурджалов на совещании в Ленинграде (19-20 июня 1956 г.), упрекая историков в приверженности старым схемам и в сохранении ими выжидательной позиции, ставил им в пример литераторов, быстро реагирующих на инициативы руководителей КПСС. Он настраивал историков на большую активность и смелость, призывал не бояться ошибок в деле выполнения «общих указаний». Замечания по частным вопросам превращались в установки: «Этот пересмотр (прежних исторических концепций. - B.C.) нельзя делать только руками тех людей, которые над этими темами сидят (! - B.C.). Им трудно отказаться от того, что они писали в течение многих лет. Поэтому… мы должны помещать "поверхностные статьи"… если мы допустим неспециалиста в наш журнал, не совсем посвященного в частности человека… с меньшим знанием источников… то мы поступим правильно… Нужна известная осмотрительность во всяком деле, но не нужно нас призывать к тому, чтобы запереться в архив на много лет и не заниматься пересмотром»[20].