Кастовая замкнутость офицерства старой русской армии, всеми мерами воспитывавшаяся в его среде аполитичность, отдаленность Ташкента от центров России, казалось бы, глухой стеной должны были изолировать Ташкентский гарнизон, где служил Шапошников, от внутриполитической жизни страны. Однако грозное эхо событий нараставшей первой русской революции дошло и сюда. С января 1904 года шла русско-японская война. Вполне естественно, что Шапошников и его сослуживцы пристально следили за ее ходом. Многие стремились уехать на театр военных действий. Но удалось это сделать только некоторым офицерам Генерального штаба. Строевых же офицеров из войск в действующую армию, как правило, не брали. Туркестанский военный округ граничил с Афганистаном, и, поскольку Англия была в союзе с Японией, его войска не только не ослаблялись, но даже усиливались.
Как все военные, сослуживцы Шапошникова испытывали профессиональный интерес к происходившим на маньчжурском театре боевым событиям. Имели они и дополнительный мотив, заставлявший их обостренно переживать эти события. Дело в том, что командующим Маньчжурской армией, а с осени 1904 года и главнокомандующим вооруженных сил России на Дальнем Востоке был А. Н. Куропаткин, генерал от инфантерии и генерал-адъютант, военный министр России. Свою офицерскую службу он начинал в 1866 году в том же 1-м стрелковом Туркестанском батальоне, а затем на протяжении одиннадцати лет тесно соприкасался с ним по службе. Свою связь с батальоном Куропаткин поддерживал и впоследствии, будучи военным министром. Вот почему в офицерском собрании Туркестанского батальона с такой жадностью обсуждалось каждое событие с театра войны, которое приносили газеты. С горечью приходилось выслушивать хулу на Куропаткина и не хотелось верить в нее. Но если истинные причины поражений русской армии не только, а может быть, и не столько в качествах главнокомандующего... Так в чем же тогда? Такой вопрос вставал неотвратимо, и, хотя далеко не сразу и не все смогли найти правильный на него ответ, тем не менее задумываться приходилось все чаще и чаще.
Не только ход русско-японской войны заставил многих задуматься о судьбе России. В стране поднималась волна стачек рабочих и выступлений крестьян. Хотя в Туркестане и сохранялось относительное спокойствие, но и сюда различными путями доходили вести о нараставшем кризисе царизма. Еще летом 1903 года Шапошников узнал о расстреле на его родине, в Златоусте, рабочих, которые собрались на площади перед заводом и домом горного начальника, чтобы просить об улучшении условий труда. Известие о Кровавом воскресенье 9 января 1905 года застало его в Самарканде.
«Подробности этого великой важности события в таком отдаленном городке, как Самарканд, — вспоминал Борис Михайлович, — были неизвестны, но стрельба войск по шедшим с иконами рабочим была таким происшествием, которое заронило сомнение в правильности принятых правительством мер не в одну офицерскую душу».
Поражение русской армии в 1904-1905 годах, революция 1905 года явились событиями, встряхнувшими и те слои населения Русского государства, которые пребывали в спячке. Возвратившись в батальон, Шапошников увидел наглядное свидетельство пробуждавшегося и в офицерской среде интереса к внутриполитической жизни страны. В офицерском собрании батальона имелась довольно богатая библиотека, по оценке Бориса Михайловича, даже лучшая, нежели в общегарнизонном собрании Ташкента. Почти четыре десятилетия накапливались в ней книги, газеты, журналы за счет фонда, который складывался из небольших ежемесячных взносов офицеров. В библиотеке имелись сочинения классиков и видных военных авторов.