1) атаман должен подчиняться командующему Добровольческой армией;
2) кубанское правительство и Рада должны быть ликвидированы;
3) казачьи войска должны войти в добровольческие части.
Покровский, будучи неказачьим офицером, особо не вникал в тонкости кубанского сепаратизма; тем не менее, он был удивлен жесткостью этих требований. Он возразил, что Кубанская армия должна сохранить свою самостоятельность, что командование Корнилова лишь временно.
«Алексеев разразился смехом: „Полковник, извините меня, я не знаю, как к вам обращаться, мы знаем, что солдаты чувствуют по этому поводу. Только вы не хотите преодолеть ваше тщеславие”. Корнилов резко сказал: „Единая армия — единое командование, другая ситуация для меня неприемлема. Пожалуйста, поставьте ваше правительство в известность”».
Правительство доверило Покровскому вести переговоры о соглашении, но Корнилов и Алексеев требовали так много, что он не посмел взять всю ответственность на себя. Таким образом, окончательного решения на встрече принято не было.
В руководстве кубанского лагеря согласия не было. Некоторые сепаратисты, такие, как Н. С. Рябовол, считали, что лучше будет повести армию в горы, чем пожертвовать автономностью Кубани. Другие считали, что даже если две армии объединятся, то правительству и Раде лучше самим уйти в отставку, чем сотрудничать. Но в конце концов здравый смысл одержал верх, и 30 марта Кубань послала другую делегацию в Ново-Димитриевскую, чтобы договориться с командованием Добровольческой армии.
На этот раз встреча была более радушной, и обе стороны пошли на компромисс. Соглашение было достигнуто по трем пунктам:
1) Кубанская армия должна войти в состав Добровольческой армии;
2) законодательная Рада, войсковое правительство и войсковой атаман продолжают свою деятельность, всемерно содействуя военным мероприятиям командующего армией;
3) командующий войсками Кубанского края с его начальником штаба отзывается в состав правительства для дальнейшего формирования постоянной Кубанской армии.
Объединение вдвое увеличило армию и боевые запасы. Корнилов сформировал три бригады из 6 тысяч человек. Командующими этими бригадами Корнилов назначил генералов Маркова, Богаевского и Эрдели. Так как казаки привели с собой лошадей, то у Добровольческой армии впервые появилась возможность создать кавалерию, что в походных условиях имело огромное значение.
После объединения казаки записывались в Добровольческую армию гораздо активнее, но из-за этого иногородние относились к ним еще более враждебно. Русские офицеры были фанатичными антибольшевиками и относились к бойцам Красной армии с невероятной ненавистью, но они не имели ничего против иногородних. Такое отношение не изменилось и после ново-димитриевского соглашения, когда казаки жестоко обращались с иногородними только потому, что они иногородние. Часто обстановка в антибольшевистском лагере была на грани местной гражданской войны.
Ново-димитриевское соглашение было самым важным шагом на пути к перестройке армии и превращению ее в нечто совсем отличное от того, что было. Когда армия набиралась в Ростове и Новочеркасске, в ней было очень мало казаков. Первая группа, присоединившаяся к армии, была командой Богаевского, покинувшей Ростов вместе с Добровольческой армией. Затем сотни казаков хлынули в Новочеркасск, решив, что лучше уйти с Добровольческой армией в Ольгинскую, чем остаться с атаманом Поповым. По прибытии на Кубань казаки уже составляли одну треть всей армии. Потери в боях были велики, но благодаря новым пополнениям численность армии в Ново-Димитриевской была ненамного меньше, чем в Ольгинской. Новыми добровольцами были исключительно казаки. Так как точная цифра нам неизвестна, логично предположить, что до объединения половину Добровольческой армии составляли казаки. С другой стороны, войска Покровского также включали много неказаков. Хотя русские офицеры первыми вступили в добровольческие отряды в Екатеринодаре, к началу похода они составляли лишь меньшинство.
В результате ново-димитриевского соглашения Корнилов, Деникин и Алексеев встали во главе армии, большую часть которой составляли казаки, но генералы не смогли правильно оценить значение этого факта. Они воспринимали казаков как обыкновенных русских и думали, что их жажда автономии просто демагогия. Типично для Алексеева то, что он объяснял требование независимости Кубанской армии тщеславием Покровского.