— Как думаешь, почему я здесь, а не там?
— Я подыграю — почему ты здесь?
— Я хочу войти в контакт, но не хочу попасться, осуществляя это. Я дам тебе два доллара, если передашь ей записку.
Глаза Виктории округлились.
— Приятель, за два бакса, я пронесу под мышкой горн и передам сообщение к Гарсии — поскольку я на мели. Давай ее сюда!
— И еще два, если будешь держать об этом рот на замке. Сейчас и потом.
— За это тебе нет нужды платить дополнительно, — сказала она. — Я люблю делать бизнес на этих благочестивых лицемерных сучках. С какой стати они бьют по руке, если ты пытаешься взять дополнительную булочку на обед! Это похоже на Гулливера среди лилипутов!
Он дал ей записку, и Виктория отдала ее Шеннон. Она была в ее небольшой сумке, когда полиция наконец настигла ее с Генри в Элко, штате Невада, и я видел ее полицейскую фотографию. Но Арлетт рассказала мне, что в ней написано значительно раньше, и практически дословно.
Я буду ждать позади приюта с полуночи до рассвета, каждую ночь в течение двух недель, говорилось в записке. Если ты не появишься, то я пойму, что между нами все кончено, вернусь в Хемингфорд и больше никогда не побеспокою тебя, даже притом, что буду любить тебя всегда. Мы молоды, но мы могли бы солгать о нашем возрасте и начать хорошую жизнь в другом месте (Калифорния). У меня есть немного денег, и я знаю, как достать еще. Виктория знает, как найти меня, если захочешь отправить мне записку, но только один раз. Больше будет не безопасно.
Полагаю, что Харлан и Салли Коттери видели эту записку. Если так, они видели, что мой сын поставил свою подпись в сердечке. Интересно, именно это убедило Шеннон. Интересно, нуждалась ли она вообще в убеждении. Возможно, больше всего на земле она хотела сохранить (и узаконить), ребенка, которого уже полюбила. Этот вопрос Арлетт своим ужасным шепотом, никогда не поднимала. Вероятно, ей было все равно.
Генри возвращался в переулок каждый день после той встречи. Я уверен, что он знал, что полицейские могли прибыть вместо Виктории, но полагал, что у него не было выбора. На третий день его дежурства она пришла.
— Шен написала ответ сразу же, но я не могла прийти раньше, — сказала она. — Один косячок обнаружили в той дыре, которую у них хватает наглости называть музыкальной комнатой, и пингвины стали очень агрессивны с тех пор.
Генри протянул руку для записки, которую Виктория передала в обмен на сладкий махорочный табак. Было только четыре слова: Завтра днем. Два часа.
Генри обнял Викторию и поцеловал ее. Она смущенно засмеялась, сверкая глазами.
— Черт возьми! Некоторым девчонкам достается все.
Им, несомненно, достается. Но если учесть, что Виктория оказалась с мужем, тремя детьми, и хорошим домом на Мэйпл-Стрит в лучшей части Омахи, а Шеннон Коттери не пережила тот проклятый год… кому из них скажите, повезло?
У меня есть немного денег, и я знаю, как достать еще, писал Генри, и он сделал это. Спустя несколько часов после целования дерзкой Виктории (которая взяла записку для Шеннон, в которой он сообщал, что будет там с колокольчиками на спине), молодой человек с плоской кепкой, натянутой низко на лоб и цветной банданой на рту и носу, ограбил Первый Национальный банк Омахи. На этот раз грабитель получил восемь сотен долларов, что было прекрасным трофеем. Но охранник был моложе и с большим энтузиазмом относился к своим обязанностям, что было не так уж хорошо. Вору пришлось выстрелить ему в бедро, чтобы сбежать, и хотя Чарльз Гринер выжил, инфекция началась (я мог только посочувствовать), и он потерял ногу. Когда я встретился с ним в доме его родителей весной 1925 года, Гринер философски отнесся к этому.
— Мне вообще повезло выжить, — сказал он. — К тому времени, когда они наложили жгут на мою ногу, я лежал в чертовой луже крови примерно в шесть сантиметров глубиной. Держу пари, что потребовалась целая коробка порошка, чтобы убрать тот беспорядок.
Когда я попытался принести извинения за моего сына, он отмахнулся.
— Мне не стоило приближаться к нему. Кепка был надвинута низко, и бандана натянута высоко, но я хорошо видел его глаза. Мне стоило понять, что он не собирался останавливаться, пока его не подстрелят, и у меня не было шанса достать оружие. Это читалось в его глазах. Но я сам был молод. Теперь я старше. В том возрасте, до которого у вашего сына не было никого шанса добраться. Я сожалею о вашей потере.
После того дела у Генри было более чем достаточно денег, чтобы купить машину — хорошую, спортивную — но он знал лучше. (Когда пишу это, я снова чувствую гордость: слабую, но бесспорную.) Парень вроде него, который только неделю или две назад начал бриться, размахивающий достаточным количеством налички, чтобы купить почти новый «Олдс»? Это наверняка победило Джона Jloy в нем.