Гейджина ухмыльнулась.
— Насколько легче мне было бы жить, если бы ты сиял не так ярко и не так часто.
Лучистая широкая улыбка под густой бородой озарила прекрасное лицо Малика.
— Но ты не признаёшь лёгкую жизнь. Благодаря мне ты развлекаешься и рискуешь. Поэтому ты и взяла меня в друзья.
— Зачем я вообще ввязалась в эту историю?
— Ты тоже не слишком-то застенчива и скромна. Так идём мы в эту Англию?
— Вильгельм поставил условие: если я соглашусь, то должна буду оставить тебя в Бельриве. Он боится, что твоя сарацинская душа навлечёт гнев небес и погубит всё дело.
— Ты разъяснила ему, что в бою мне нет равных и я могу завоевать этих саксов без его армии? — Малик гордо выпятил грудь. — Мой карающий меч заставит их удирать, как овец. У них от страха отнимутся ноги, когда я натяну тетиву лука и пущу стрелу. Их затрясёт от ужаса и боли под копытами моего мощного коня…
— Я сказала ему, — перебила друга Гейдж, — что у них задрожат колени и застучат зубы от твоих хвастливых речей.
Малик печально покачал головой.
— Стрелы твоих ядовитых слов ранили меня в сердце. После стольких лет дружбы ты так и не оценила моих подлинных достоинств.
— Ты изо дня в день ежеминутно расхваливаешь себя. Как же я могу сомневаться в твоём мужестве?
— Я совершенствуюсь и хочу, чтобы ты знала об этом. — Малик отвёл взгляд и тихо сказал: — Если для тебя будет лучше, то я останусь в Бельриве.
— Ты позволишь Вильгельму указывать, с кем мне быть, кого брать в друзья и сражения?
— Он правитель Нормандии.
— Он нуждается во мне, а не я в нём. Если решу идти, ты пойдёшь со мной. — Поморщившись, Гейдж досказала: — Я уже не говорю о том, какой разгул ты устроишь здесь, оставь я тебя в замке.
— А ты затоскуешь без меня, и ничто тебе не поможет.
Помрачнев, Малик опять взглянул на небо.
— Возможно, мне придётся остаться здесь, — пробормотал он. — У меня тяжёлое предчувствие: там, за морем, меня ждёт беда.
— Так начертано на небе, — едко заметила Гейджина. — Господь милостивый, ты тоже лишился разума при виде этой дьявольской кометы.
— То, что не дано понять уму, чувствует сердце.
— Или придумывает. Может, тебе следует трижды прокрутиться на пятке вокруг себя, чтобы отогнать дьявола и спасти душу?
— Какая ты циничная, — передёрнул плечами Малик, — ни во что не веришь.
— На этой земле — нет. Впрочем, я верю в нас — в себя и тебя, в то, что можно увидеть, услышать и потрогать. — Она взглянула на комету. — А ты, сдаётся мне, вроде Вильгельма, замечаешь только то, что тебе надо. Не хочешь сопровождать меня в походе, так и скажи. Не обижусь.
— Я пойду, — прервал недолгое молчание Малик. — Пусть будет что будет. — Говорил он спокойно, но обречённо. Внезапная улыбка озарила его лицо. — Обещай мне, что не дашь погибнуть от рук этих варваров. Столь печальный конец не годится для такой блестяще начатой карьеры.
— Обещаю. — Гейджина признательно взглянула на друга.
— Хорошо. — Малик поспешил к двери, ведущей из зала. — Раз уж мы решили броситься в эту кровавую бойню, то следует не теряя времени предаться прелестям жизни. Вот уже три часа меня в спальне ждёт прелестная дама.
— Наверняка она уже ушла. Дамы не любят ждать. Я по себе знаю.
— Эта останется… Из любопытства. Она хочет проверить, правда ли, как говорят, что сарацин прекрасен телом так же, как и душой. — На мгновение остановившись у порога, он сообщил: — Её имя леди Женевьева. Ты не против? Она ведь была и твоей дамой.
Гейджина пожала плечами и равнодушно заметила:
— Не стоит и спрашивать. Мы и прежде делили женщин. Ты прав, она из любопытства никуда не уйдёт. Дама обворожительна и…
Ей с Маликом приходилось много раз обладать знатными дамами, здесь и в Византии, которые скуки ради искали тайных развлечений.
Женевьева оказалась забавнее других, но Гейдж не обольщалась на её счет: как и она к ней, так и она не чувствовала к ней привязанности.
— …очень изобретательна. Ты получишь удовольствие.
— Если тебе нужна женщина, то она намекнула, что не прочь, если мы вдвоём окажемся с ней в постели.
— В другой раз.
Малик в нерешительности потоптался, вглядываясь в лицо Гейджины.
— Тебя мучают сомнения? Хочешь поговорить? Тогда я останусь.
— И заставишь её опять ждать?
— Ей придётся ждать меня вечно, если я нужен тебе. Награда за дружбу дороже телесных утех.
— Но получаешь её не сразу. — Она нежно улыбнулась Малику. — Иди. Увидимся утром.
Малик кивнул и вышел из зала.
Гейдж обратила взгляд к комете, и сердце бешено заколотилось от нахлынувших вожделённых мечтаний. Англия. В памяти ожили рассказы о ней короля Хардраады в полумраке его замка, о лакомстве со сладким названием «Англия». Её отцу всегда хотелось заполучить эти земли. Гейдж, его незаконнорождённой дочери, бастардке, ещё предстоит поквитаться с Норвегией и Хардраадой, когда она вступит в союз с Вильгельмом. И она пойдёт до конца, она заставит отца признать её. Впрочем, вряд ли это удастся. И всё-таки долгое время в ней теплилась надежда, но со временем и она растаяла. Что ж, придётся понять простую истину и смириться. Во время последнего похода Хардраада с грубой прямотой отрёкся от дочери. И если у неё нет отца, то ни о какой преданности не может быть и речи.
Англия открывала для неё безграничные возможности. В честолюбивых мечтах Гейджина заносилась высоко, и презираемая ей знать ловила каждый её жест, наперебой пытаясь услужить. Она мечтала о власти, славе и трепете подданных, о чём Гейдж не могла даже подумать в Нормандии и в Норвегии. Яростное свечение кометы звало к сражению, вселяло уверенность в победу. Хотя Гейдж и не верила в приметы, но ей, как будущей баронессе, а может, и наследнице Хардраады, не обойтись без надёжной защиты.
Почему бы не призвать в союзники эту сверкающую посланницу небес, наводящую ужас на всех и вся, вселяя предчувствие грядущей беды? Безрассудная смелость новоявленной купчихи-воительницы, выступающей под знаменем кометы, заставит трепетать Вильгельма, короля Гарольда Английского, Хардрааду и даже самого Папу Римского.
========== 2 глава ==========
Багровый закат охватил запад небосклона, окрасив его в алый цвет, но он не смог по краскам соперничать с кровью Малика, что зловеще залила его длинные одежды.
— Я сделал всё, что в моих силах. — Отец Бернар покачал головой. — Бесполезно. Я остановил кровь, но рана слишком глубокая. Он умрёт. Мне надо идти к другим покалеченным.
— Ни с места! — остановила его Гейджина. — Он ведь ещё жив, помоги ему.
Отец Бернар обвёл взглядом поле битвы и перекрестился. Убитые, раненые, искалеченные и горы трупов. С трудом верилось в благословение Папы на столь кровавую резню. Войско саксов было полностью разбито, но и армия Вильгельма понесла ощутимые потери. Раненые верили, что священники могут сотворить чудо, надеялись, что они вопреки всему вытащат из лап смерти тех, кого уже невозможно спасти.
— Я должен идти к тем, кому я нужен. — Отец Бернар поднялся с колен. — Этот человек мёртв.
— Он дышит, и я не теряю надежды, что его можно спасти.
— Я и так потратил слишком много времени на этого сарацина, а меня ждут правоверные христиане.
Гейджина Дюмонт, встав перед отцом Бернаром во весь рост, заступила ему дорогу.
— Потратил? Этот язычник лучше всех христиан, которых я знаю.
— Не богохульствуй! Да простит Господь такие… — Отец Бернар отступил, встретившись взглядом с горящими ярко-голубыми глазами Дюмонт.
На её перекошенном от гнева лице появилось неистовое, дьявольское выражение. Рука отца Бернара потянулась к груди сотворить крестное знамение, но замерла в воздухе. Хотя Гейджина Дюмонт и сражалась сегодня с невиданной храбростью, словно легендарная герой-исполинка, но всё равно она оставалась лишь простой смертной, а не исчадием ада.
— Грешно так говорить, — только и нашёлся сказать отец Бернар.