Фуллер был потрясен. Он посмотрел на Бирса Хинкли и увидел, что тревожный взгляд старика сменился взглядом человека, больного двусторонней пневмонией, — ошеломленным, отчаянным, загнанным.
— Довольны, капрал? — спросил Хинкли.
— Я не говорил ей уезжать.
— Но выбора не оставили.
— Какое ей вообще дело до моего мнения? Я не знал, что она у вас такой нежный цветочек.
Старик легко дотронулся до плеча Фуллера.
— Мы все такие, капрал, все до единого, — сказал он. — Я думал, армия может научить молодого парня кое-чему хорошему. Например, он уяснит, что он не единственный нежный цветочек на свете. А ты, видать, не уяснил.
— Я никогда и не считал себя нежным цветочком, — буркнул Фуллер. — Плохо, что так вышло, но она сама напросилась. — Он сидел опустив голову. Уши у него горели огнем.
— А здорово она тебя напугала, а? — спросил Хинкли.
На лицах тех немногих любопытных зевак, что сбрелись на разговор, расцвели улыбки. Фуллер увидел их и понял, что в его арсенале осталось одно-единственное оружие — гражданская ответственность при полном отсутствии чувства юмора.
— Кто тут напуган? — проворчал он. — Я не напуган. Рано или поздно кто-то должен был вынести этот вопрос на обсуждение.
— Думаю, это единственный вопрос, о котором языки будут чесать всегда, — сказал Хинкли.
Беспокойный (с недавних пор) взгляд Фуллера метнулся к журнальной стойке. Там красовалось несколько рядов Сюзанн, тысяча квадратных футов влажных улыбок, черных глаз, сливочно-белых лиц. Фуллер порылся в своей памяти, пытаясь найти там звучную фразу, которая придала бы вес его словам.
— А как же детская преступность? — вопросил он и показал на журналы. — Неудивительно, что наши дети сходят с ума!
— Ну да, я сходил, помнится, — тихо произнес старик. — Тоже боялся — совсем как ты.
— Говорю же, я ее не боюсь! — упорствовал Фуллер.
— Вот и славно! — нашелся Хинкли. — Тогда, раз ты такой храбрый, сходи и отнеси ей газеты. За них заплачено.
Фуллер открыл было рот, но возразить ему было нечем. Горло сдавило, и он понял, что сказать ничего не сможет — только опозорится еще больше.
— Если вы в самом деле не боитесь, капрал, — сказал аптекарь, — это было бы очень любезно с вашей стороны. По-христиански.
Пока Фуллер поднимался в комнатушку над пожарной частью, все его тело едва ли не судорогой сводило от напускного безразличия.
Дверь оказалась не заперта. Фуллер постучал, и она сама собой отворилась. В воображении Фуллера гнездо разврата было темным и безмолвным, пропахшим благовониями — эдакий лабиринт из тяжелых штор, зеркал и низких диванчиков, — и где-то непременно должна была прятаться огромная кровать в форме лебедя.
Теперь ему довелось увидеть комнату Сюзанны воочию. Правда оказалась куда прозаичней: перед Фуллером было дешевое съемное жилье с голыми дощатыми стенами, тремя крючками для пальто и линолеумом на полу. Две газовые конфорки, железная койка, холодильник. Крошечная раковина с голыми трубами, пластмассовый стаканчик, две тарелки, мутное зеркало. Жестянка с мыльным порошком, сковородка и кастрюля.
Единственным «непотребным» штрихом в обстановке был белесый круг от талька перед мутным зеркалом — в центре этого круга остались следы двух босых ног. Пальчики были размером не больше жемчужины.
Фуллер поднял голову от жемчужин к настоящей Сюзанне. Она стояла к нему спиной и упаковывала в чемодан последние вещи. На ней было дорожное платье — закрытое и длинное, как у жены миссионера.
— Газеты, — просипел Фуллер. — От мистера Хинкли.
— О, как мило со стороны мистера Хинкли! — сказала Сюзанна. И лишь тогда повернулась. — Передайте ему… — Она тут же осеклась, признав в Фуллере своего обидчика, и поджала губы. Ее крошечный нос покраснел.
— Газеты, — выдавил Фуллер. — От мистера Хинкли.
— Я вас слышала, — сказала она, — можете больше не повторять. Это все?
Руки Фуллера безвольно повисли по бокам.
— Я… я не хотел, чтобы вы уезжали. Я не это имел в виду.
— Предлагаете мне остаться? — чуть не плача, спросила Сюзанна. — После того как вы выставили меня перед людьми распутницей? Проституткой? Потаскухой?
— Силы небесные, да я и не думал называть вас такими словами! — воскликнул Фуллер.
— Вы хоть раз пробовали встать на мое место? — Она ударила себя в грудь. — Здесь, между прочим, не пусто!
— Я знаю… — выдавил Фуллер, хотя до этой минуты не знал.