— Мед вырабатывают только рабочие пчелы-самки, — ответил Квик.
— О! — сказал я. — Ха! Наверное, именно поэтому рабочие пчелы приканчивают самцов. Потому что самцы — всего лишь обуза для сообщества.
Кровь отлила от красивого лица Квика.
— Что такого особенного в делании меда? — возмутился он. — Вы можете делать мед?
— Не-а, — ответил я.
— Так разве это повод для того, чтобы обречь вас на смерть? — сказал он расстроенно.
— Нет… Черт возьми, нет, конечно, — согласился я.
Квик сгреб в кулак лацкан моего пиджака.
— Вы подумайте о философской и нравственной подоплеке того, что вы сейчас видели! — настойчиво потребовал он. — Пчелы — это только начало!
— Да, сэр, — ответил я, улыбаясь и потея.
Его глаза сузились.
— Охотницы-самки богомола съедают самцов с той же легкостью, с какой вы или я съедаем пучок сельдерея, — поведал он. — А самка тарантула заглатывает своего маленького любовника, как канапе!
Он прижал меня к стене.
— Что мы будем делать с самцами богомолов и самцами тарантулов? — Он ткнул пальцем мне в грудь. — Мы будем учить их доставлять служебные сообщения внутри офиса или приказы от одного окопа к другому на передовой линии!
Квик отпустил мой лацкан и разочарованно посмотрел на меня.
— Господи, приятель… — раздраженно воскликнул он, — вы стоите с разинутым ртом и таким тусклым взглядом, а ведь я только что показал вам величайшее завоевание гуманизма со времен Нового Завета!
— Да сэр, — сказал я, — но…
— И величайшее достижение в сфере коммуникаций после изобретения беспроводного телеграфа! — закончил он, не обращая внимания на мою попытку возразить.
— Да. Да, сэр, — сказал я, вздыхая и расправляя плечи. — Если бы вы сделали свое открытие до изобретения беспроводного телеграфа, вероятно, вы бы чего-то достигли. Но, боже правый, кто в наши дни, в нашу эпоху, станет писать эти крохотные записочки на папиросной бумаге и посылать их с пчелами?
Он прислонился к столу, закрыл глаза и кивнул в ответ на какие-то свои мысли.
— Я этого ожидал — дружного хора голосов: «Нет-нет-нет… это невозможно». С этим сталкивается любой новатор.
— Да, сэр… Думаю, так и есть, — сказал я. — Но иногда хор оказывается прав. Боже милостивый, то, что вы мне продемонстрировали, может соперничать разве что с голубиной почтой.
Глаза его вспыхнули.
— Ага! — вскричал он. — Но скажите мне, насколько широко нужно держать открытым окно для почтовых голубей? — Он помахал пальцем у меня перед носом. — И еще скажите: можно ли пользоваться голубиной почтой внутри помещения так же, как снаружи?
Я почесал голову.
— Все ваши доводы против почтовых голубей верны, но кто теперь пользуется голубиной почтой?
Квик безразлично посмотрел на меня. Губы его беззвучно шевелились. С улицы послышался хлопок автомобильного карбюратора, и страх, словно облако, набежал на лицо Квика.
— Я не гений, — тихо произнес он. — Я никогда не претендовал на гениальность, ведь правда?
— Да, сэр, — подтвердил я.
— С невеликим набором своих талантов я намеревался прожить жизнь тихо и скромно, — смиренно продолжил Квик. — Но однажды, сидя в библиотеке, где мы с вами познакомились, я читал «Жизнь пчел» Метерлинка, и вдруг словно раздался раскат грома — я испытал озарение.
— Гм-м-м, — протянул я.
— В этом священном трансе я купил своих пчел, провел эксперименты — и вот результат.
— Ага, — жалко поддакнул я.
Он храбро вздернул подбородок и сказал:
— Прекрасно. Раз я прошел уже часть пути, я пройду его до конца. Я представлю свое открытие на суд самого строгого жюри — народа Америки, и пусть он решает: нашел ли я семена чего-то полезного для человечества или нет. — Квик положил руку мне на плечо. — Мы немедленно созовем пресс-конференцию. Вы мне поможете?
У меня в горле застрял комок, но я все же ответил:
— Да, сэр, помогу.
— Молодец! — похвалил меня Квик. — Пока я буду стричь соломинки, вы нарежете папиросную бумагу.
Для пресс-конференции Квик выбрал строгий синий костюм и образ историка. Глаза у него были красными, голова болела. В течение трех часов он писал крохотные пчелограммы. Их содержание представляло собой секрет, вéдомый только ему и Богу.
Конференция должна была состояться в актовом зале «Миллениума». Квик разорился на коктейли и буфет для представителей прессы, не пожалев части оставшихся у него скудных средств. Представителей прибыло пятеро — три репортера и два фотографа. Квик готовился принять сотню.