Доктор Берри повесил трубку и попытался вспомнить, что собирался сказать доктору Мейерсу.
— A-а… в ответ на ваш вопрос, Мейерс, скажу вот что: я не стану говорить Балларду, что это не его дело, по той же причине, по какой вы не чистите зубы плавиковой кислотой и не добавляете толченое стекло в хлопья на завтрак. Мой совет вам — всем троим: благодарите судьбу, запаситесь терпением и делайте все, что можете. Баллард, кстати, будет здесь через час с кое-какими очень важными клиентами. Чтобы все были в белых халатах.
В ожидании Юджина Балларда и его важных клиентов доктора Мейерс, Херперс и Доусон сидели вокруг рабочего стола доктора Мейерса в безупречно белых, накрахмаленных до хруста лабораторных халатах, беседуя и попивая кофе, сваренный на бунзеновской горелке.
— Ну, если Берри не хочет противостоять Балларду, может быть, это сделать нам? Когда он сюда заявится, мы можем сказать, что нам нечего ему показать, поскольку с момента переезда сюда мы ничего не делаем, кроме как встречаем посетителей, — предложил Херперс, рассеянно откручивая и закручивая краны, располагавшиеся в ряд над раковиной, словно ручки регистров в оргáне.
— Или дать такое унылое и бессмысленное представление, чтобы Балларду больше никогда не захотелось приводить сюда кого бы то ни было, — сказала доктор Лиз Доусон.
— И свести ассигнования на исследования к нулю, — напомнил Мейерс, качая головой. — Бедолага Берри. Бьюсь об заклад, он молит Бога, чтобы вернуться к исследовательской работе и не входить в администрацию. Пусть это будет уроком всем нам. Бюджеты, силовая политика, стратегия… Он просто вынужден им подыгрывать.
— Или уйти, — добавил Херперс.
— Тогда кому-то другому придется оставить исследования и занять его должность, и эта чертовщина будет повторяться до бесконечности, — сказал Мейерс. — У Берри нет выхода: либо сотрудничать, либо уйти, и это касается всех нас.
— Шоубиз прежде всего! — поддержал его Херперс.
Мейерс задумчиво посмотрел на него.
— Но, вероятно, мы можем продемонстрировать чрезмерную готовность к сотрудничеству.
— Что вы имеете в виду? — поинтересовалась Лиз Доусон.
Мейерс постучал карандашом по зубам.
— Можно устроить настоящее шоу, перенасыщенное таким энтузиазмом и желанием продавать, продавать, продавать, что Балларду все эти туры по лаборатории покажутся невероятной глупостью, и нас навсегда оставят в покое.
— Или выгонят, — добавила Лиз Доусон.
— А слева от вас, — прогрохотал гид, — доктор Харольд Мейерс, человек, о котором, не сомневаюсь, вы читали в газетах.
Доктор Мейерс закатил глаза.
— Ну и что, пусть выгоняют, — сказал он.
Юджин Баллард посылал мяч для гольфа дальше, умел пить, не пьянея, лучше и смеяться громче, чем кто бы то ни было в Федеральной аппаратной корпорации, и гордился своими подвигами, выполнение которых требовало большой физической массы. Его голос и тяжелая поступь властно огласили снабженные панельно-лучистым отоплением коридоры исследовательской лаборатории, и даже гид, который вел по храму науки его и полдюжины важных клиентов, готовых потратить свои миллионы, присмирел и стал изысканно вежлив в присутствии столь высокой персоны.
Доктор Мейерс, услышав их приближение, постучал по стене, разделявшей его лабораторию и лабораторию доктора Херперса, потом, позвонив Лиз Доусон в помещение напротив, шепотом сообщил, что представление вот-вот начнется, и положил трубку.
— Слева от вас, — заученно произнес гид, — доктор Харольд Мейерс, человек, о котором, не сомневаюсь, вы читали в газетах.
Он смущенно заглянул в затемненную лабораторию и откашлялся. Единственный свет в комнате исходил от высоковольтного искрового разрядника, расположенного в углу. Бело-голубая вспышка возникала у основания металлического сооружения в форме буквы «V», с шипением доползала до его верхушки и с громким треском взрывалась там, а у основания уже зарождалась другая. В этом неземном свете за столом сидел доктор Мейерс, опираясь подбородком на сложенные руки и задумчиво уставившись на обширную и замысловатую систему колб, конденсаторов, мензурок, бюреток, реторт, ректификационных колонок и стеклянных трубок, в которых зловеще бурлили и вздыхали какие-то ярко окрашенные жидкости.