Центральным концептом всего творчества и мировоззрения Лавкрафта был концепт времени. У Лавкрафта часто возникало ощущение, что все его страдания вызваны тем, что он находится не в своем времени и что лучше всего ему было бы в восемнадцатом веке или, по крайней мере, в его собственном представлении о нем. Сдвиги во времени и ужасы, которые возникают, когда временное эпохи перепутываются и теряют свой установленный порядок, играют важную роль во многих его произведениях. Наглядный пример тому — повесть «За гранью времен». С другой стороны, в романе «История Чарльза Декстера Варда» писатель даст нам понять, что прошлое и само по себе (в данном случае представленное как наследие предков) может вмешиваться в настоящее и создавать обстоятельства, которые могут влиять на всю цивилизацию, на все естественные законы, возможно даже, на судьбу Солнечной системы и вселенной. А все его произведения, посвященные проблеме наследственной дегенерации (особенно «Крысы в стенах»), недвусмысленно указывают на то, что прошлое (в данном случае прошлое каждого отдельного человека, простирающееся назад вплоть до того времени, когда мы еще не были людьми в полном смысле этого слова) не умирает, а потому может оказывать мощное воздействие на настоящее и грядущее. Однако кроме ужаса перед временем и прошлым (то же самое касается его представления о природе вообще), у Лавкрафта наличествует и обожание и обожение их; в некоторых произведениях он постулирует следующий тезис: «время может и не существовать в некоторых пространственных областях». Такое положение вещей представляется ему отнюдь не ужасающим, а скорее «занятным», ибо такое состояние материи таило для Лавкрафта огромные возможности для приобретения знаний о пространственно-временном и историческом континуумах. Концепт времени у Лавкрафта многосторонен и не связывается только с минувшими годами.
Говоря о трудах Лавкрафта, остается лишь еще раз указать на то, что художественная проза, равно как и поэзия с эссеистикой, не являлась для него существенно важной частью его творчества: хотя сам писатель никогда не считал свои письма собственно литературными произведениями, нужно постоянно иметь в виду, что хотя бы даже по объему они бесконечно превосходят все остальное написанное им. Из-под его пера вышло 100000 только учтенных писем, содержащих в общей сложности несколько миллионов слов. Среди его корреспондентов были Райнхарт Кляйнер, Элфред Гэлпин, Морис У. Моу, Джеймс Ф. Мортон, Эдвард Г. Коул, его тетушки — миссис Ф. С. Кларк и миссис Энни Э. П. Гэмуэлл, Сэмюэль Лавмэн, Фрэнк Белкнэп Лонг, Кларк Эштон Смит, Август Дерлет, Доналд Уондри, Уилфред Блэнк Тэлмэн, Бернард Остин Дуаер, Вудберн Гэррс, Винсент Старрет, Б. К. Гарт, Элизабет Тоулбридж, Э. Хоффман Прайс, Роберт Э. Говард, Дж. Вернон Ши, Роберт Блох, Р. Г. Барлоу, Дон Раймел, Вирджил Финлей, Уиллис Коновер и многие другие. Невообразимость этой работы предстанет со всей очевидностью, если вспомнить о том, что всего лишь одна тысяча писем (при этом, многие из писем представлены лишь фрагментарно) послужила материалом для всех пяти томов «Избранных писем» при общем числе страниц более двух тысяч.
Лавкрафту-человеку приклеивали многие ярлыки, и наиболее общим обвинением против него было обвинение в «расизме». Однако вполне очевидно, что этноцентрические взгляды Лавкрафта были типичными для его времени, его социального положения и его среды; дело не в том, что его взгляды были более резкими, чем взгляды прочих «старых американцев» первой трети двадцатого века, а в том, что они регулярно, связно и с большой силой выражались на бумаге. Вряд ли стоит заостряться на утверждении, что Лавкрафт стоял на «ошибочных» позициях, ибо при ретроспективном рассмотрении мы были бы вынуждены признать «ошибочными» каждого отдельно взятого человека и каждую цивилизацию — начиная с древних греков и тех, кто был до них, и кончая сороковыми годами нашего столетия. При этом не следует упускать из вида и то, что многочисленные аспекты «расизма» проявились во всей своей отвратительной красе лишь для тех поколений, которые знают об ужасах Второй Мировой Войны. Лавкрафт же целиком оставался на уровне провозглашения своих взглядов — не зафиксировано ни одного примера каких-либо действий с его стороны против национальных меньшинств. Многие из его ближайших друзей, не говоря уже о жене, отнюдь не принадлежали к чистой нордической расе, судьбой которой он был так озабочен. Более того, с той поры, когда его юношеские взгляды были во многом нескоординированными и бездумно-резкими (беря за основу теории Дарвина, Гексли и других, он искренне полагал вредоносным для «несовместимых» народов и рас слишком сильно перемешиваться ввиду угрозы слияния культурных образцов и моделей в нечто аморфно-однородное), они постоянно претерпевали существенные изменения. Некоторое время его расовое кредо подтверждалось и упрочалось лицезрением разрушения и перелицовки прекрасных старинных особняков его родного Провиденса, которое учиняли иностранцы-эмигранты, наводнившие город и всю страну на рубеже веков. Он противился не разрушению зданий самих по себе: дело в том, что символически оно означало угасание той особой ауры прошлого, которую, как он считал, должно было сохранить во имя культуры, и которая была ему необходима психологически. Начиная с 20-х годов его взгляды стали заметно смягчаться, и в свои зрелые и поздние годы он, скорее всего, уделял гораздо меньше внимания вопросам «расовой чистоты», чем большинство людей его социального положения. Однако не будем сбрасывать со счетов этот момент как несущественный: концептуальная установка Лавкрафта часто приводила к тому, что он проповедовал противоречащие логике вещи и искаженные представления. Не делает ему чести и то, что он давал личным чувствам и симпатиям вкрадываться не только в свои письма, но и в стихи («Падшая Новая Англия», «Боевая песнь Тевтона» и т. д.), и даже в рассказы («Кошмар в Ред-Хуке», «Он» и т. д.).