Что касается литературной продукции писателя, то с 1912 по 1919 год главенствующее место в ней занимали нехудожественная проза и стихи. В это время Лавкрафт был феноменально плодовит как поэт, о чем свидетельствует хотя бы огромное количество псевдонимов, которые, по установившейся в те времена привычке, он проставлял под своими публикациями. Сравнительно небольшое число стихов связано с ужасами — в основном же это сатира, пасторали, философская лирика, и, в небольшом объеме, патриотические стихи (такие, как «Песня умеренности», «Германия-1918» и другие). По сравнению с ключевыми произведениями Лавкрафта эти производные и вторичные стихи не имеют даже того значения, что его ранние рассказы и некоторые эссе — за исключением, впрочем, «Ночного кошмара ПО-эта», «Немезиды» и некоторых других. Было бы некорректно утверждать, что Лавкрафт «имитировал» поэтических мастеров георгианской эпохи; просто он читал их с самых ранних лет и, как результат, полагал их (наряду с По) образцами стиля, которым было бы логично следовать. Подавляющее большинство этих стихотворений немного суховаты и механичны, но некоторые поистине глубоки, и все без исключения изящно версифицированы и пропорционально украшены элементами юмора, пафоса, остроумия и жути. В последующее десятилетие Лавкрафт почти не занимался писанием стихов, однако в конце 1929 года он на очень короткое время возобновил свое поэтическое творчество. Такие замечательные вещи, как «Древний след», «Кирпичный ряд восточной Индии» и «Фунги [грибки] из Юггота» в полной мере обнаруживают признаки стилистической оригинальности и самостоятельности, свидетельствуя о способности Лавкрафта быть первоклассным поэтом.
В 1917 году, после девятилетнего перерыва, Лавкрафт вновь принялся за писание ужасных историй. Годом раньше он позволил опубликовать своего «Алхимика» в «Объединенном любителе», и У.Пол Кук, отметив рассказ как многообещающую вещь, усиленно побуждал Лавкрафта вновь взяться за создание художественных произведений. Так он и поступил, написав один за другим «Склеп» и «Дагон» — вещи, которые, как считается, открывают зрелый период его творчества. Объем собственно художественного творчества и время, отводимое на него, никогда не были у Лавкрафта особенно велики — деятельность по литературной обработке текстов других авторов и его переписка с многочисленными корреспондентами (которая стала весьма обширной ко времени его вступления в сферу любительской журналистики) весьма уменьшали возможности писателя заняться своим прямым делом. Кроме того, Лавкрафт и сам не торопился писать: в 1917 году вышли в свет только два рассказа, а в 1918 — всего один. К концу 1919 — и особенно в 1920 году — поток готовых произведений начал нapaстать, но повествования все еще оставались короткими и, в общем, еще не достигали той сюжетно-стилевой плотности, которая отличает его позднейшие вещи.
Р.Элэн Эверте полагает, что Лавкрафт занимался обработкой рукописей других авторов уже в 1912 году, но объем этой его работы заметно возрос, когда он оказался в русле любительской журналистики. До конца жизни это занятие являлось основным источником его доходов, ибо то немногое из прозы, что ему удавалось опубликовать, почти не находило спроса. Несправедливо заявлять, что Лавкрафт «растратил» свое время на редакторскую работу: без тех денег, что она приносила, он, скорее всего, не смог бы написать вообще ни одного рассказа. Более того, из-за своей известности в жанре ужасных историй он как возможный редактор привлекал к себе многочисленных неизвестных, но страстно желавших напечататься сочинителей всякой жути, и в процессе обработки их рукописей или даже просто сочиняя за них рассказы, вкраплял в них различные элементы своей философии и своего мифоцикла, что по сути равноценно оригинальному творчеству. Конечно, редактирование и перелицовка ужасных историй являлись лишь малой частью его литературной поденщины, охватывавшей самые различные текстуальные объемы — от стихотворений до пухлых учебников и романов.
В ранний период своей деятельности в области любительской журналистики Лавкрафт не прекращал заниматься наукой: его статьи по астрономии появлялись в «Ивнинг Ньюс» (Провиденс, 1914-1918) и в «Эшвил Газет-Ньюс» (Сев. Калифорния, 1915). Но это были последние статьи такого рода, и Лавкрафт позволил себе украсить их поэтическими отрывками и анализом связи некоторых любопытных астрономических фактов с историческими событиями.
«Около 1919 года, — пишет Лавкрафт, — я открыл для себя лорда Дансени… и это дало огромный импульс моим писаниям». В последующие два или три года Лавкрафт намеренно имитировал стиль ирландского фантаста. В этой связи удивительным представляется тот факт, что Лавкрафт написал «Полярис» — можно сказать, самую дансенианскую из своих вещей — задолго до того, как познакомился с сочинениями самого Дансени. На самом деле в этом сходстве нет никакой тайны, если иметь в виду, что оба автора использовали для своих сочинений стиль Библии короля Иакова (что наиболее очевидно в «Пеганских богах» Дансени). Так как атмосфера сновидения и возникающие под ее воздействием образы лучше всего передаются посредством торжественного, формального и архаического стиля — включая употребление неизвестных и экзотических названий (иногда несуществующих) для создания обстановки магической нереальности, — то неудивительно, что в творениях обоих авторов обнаружилось такое взаимонезависимое сходство. Тем не менее, можно легко понять Лавкрафта, утверждавшего, что при прочтении Дансени он получил «удар током» — ведь он натолкнулся на писателя, чьи темы, стиль и мировоззрение оказались столь близкими его собственным.