Знаю, да боязно. Измучал он меня.
Что ж, много извела?
Два раза давала.
Что ж, не приметно?
Я сама в чаю пригубила, чуть горчит. А он выпил с чаем-то, да и говорит: мне и чай-то противен. Я говорю: больному всё горько. Да и жутко же мне стало, тетушка.
А ты не думай. Что думать, то хуже.
И лучше ты мне не давала бы и на грех не наводила. Как вспомнишь, так на душе загребтит. И зачем ты дала мне их?
И, что ты, ягодка! Христос с тобой. Что ж ты на меня-то сворачиваешь? Ты, деушка, мотри, с больной головы на здоровую не сворачивай. Коли чего коснется, мое дело сторона, я знать не знаю, ведать не ведаю, — крест поцелую, никаких порошков не давала и не видала и не слыхала, какие такие порошки бывают. Ты, деушка, сама думай. Мы и то намеднись про тебя разговорились, как она, мол, сердечная, маится. Падчерица — дура, а мужик гнилой — присуха одна. С этой жизни чего не сделаешь.
Да я и то не отрекусь. От моего житья не то что эти дела, а либо повеситься, либо его задушить. Разве это жизнь?
То-то и дело. Рот разевать некогда. А как-никак, обыскать деньги да чайком попоить.
О-о, головушка моя бедная! И что делать теперь, сама не знаю, и жутость берет, — помирал бы уж лучше сам. Тоже на душу брать не хочется.
А что ж он деньги-то не открывает? Что ж, он их с собой возьмет, никому не достанутся? Разве это хорошо? Помилуй Бог, такие деньжищи да дурòм пропадут. Разве это не грех? Что ж он-то делает? На него и смотреть?
Уже и сама не знаю. Измучал он меня.
Чего не знать-то? Дело на виду. Промашку теперь сделаешь, век каяться будешь. Передаст он сестре деньги, а ты оставайся.
О-ох, и то посылал ведь за ней, — итти надо.
А ты погоди ходить, а первым делом самоварчик поставь. Мы его чайком попоим да деньги вдвоем поищем — дощупаемся, небось.
О-о! Как бы чего не было.
А то что ж? Что смотреть-то. Что ж ты деньги-то только глазами поваляешь, а в руки не попадут? Ты делай.
Так я пойду самовар поставлю.
Иди, ягодка, дело делай как надо, чтоб после не тужить. Так-то. Одно дело: Микитке не сказывай про все дела. Он дурашный. Избави Бог, узнает про порошки. Он Бог знает что сделает. Жалостлив он очень. Он, ведашь, и курицы, бывало, не зарежет. Не сказывай ему. Беда, он того не рассудит.
Что ж вас не дозовешься. О-ох! Анисья, кто здесь?
Чего вылез? Лежал бы, где лежал.
Что, за Марфой ходила девка-то?.. Тяжко... Ох, хоть бы смерть скорее!..
Недосуг ей, я ее на речку послала. Дай срок, управлюсь, сама схожу.
Анютку пошли. Где она? Ох, тяжко! Ох, смерть моя!
Я и то послала за ней.
Ох! Где ж она?
Где она там, пралик ее расшиби?
Ох, мочи моей нет. Сожгло нутро. Ровно буравцом сверлит. Что ж меня бросили как собаку... и напиться подать некому... Ох... Анютку пошли ко мне..
Вот она. Анютка, иди к отцу.
Поди ты... ох... к тетке Марфе, скажи: отец, мол, зовет, пришла чтоб, нужно мне.
Ну что ж.
Постой. Скорее нужно, скажи. Скажи — помирать хочу. О-ох...
Только платок возьму, а я сейчас.
Ну, деушка, дело свое помни. Иди в избу, везде ошарь. Ищи, как собака блох ищет; всё перебери, а я на нем обыщу.
Сейчас. Всё с тобой смелей как будто. Самовар не поставить ли тебе? И тетка Матрена к сыну пришла, — с ней попьете.
Что ж, поставь.
Здорово.
Здравствуй, благодетель. Здравствуй, касатик. Хвораешь, видно, всё. И старик мой как жалеет. Поди, говорит, проведай. Поклон прислал.
Помираю я.
И то, посмотрю на тебя, Игнатьич, не по лесу, видно, а по людям боль-то ходит. Исчадел, исчадел ты весь, сердечный, погляжу на тебя. Не красит, видно, хворь-то.
Пришла смерть моя.
Что ж, Петр Игнатьич, Божья воля, сообщили, особоруют, Бог даст; баба у тебя, слава Богу, умная, и похоронят и помянут, всё честь честью. И мой сыночек тоже, поколе что, по дому хлопотать будет.
Приказать некому! Необстоятельна баба, глупостями занимается, ведь всё знаю я... знаю... Девка дурковата, да и млада. Дом собирал, а обдумать некому. Жаль тоже.
Что ж, коли деньги или что, приказать можно...
Пошла, что ль, Анютка-то?
Ишь, вспомнил.
В ту же пору пошла. Иди в избу-то что ль, я проведу.
Дай посижу напоследях. Дух тяжкий там. Тяжко мне... Ох, сожгло сердце всё... Хоть бы смерть...
Бог души не вынет, сама душа не выйдет. В смерти и животе Бог волен, Петр Игнатьич. Тоже и смерти не угадаешь. Бывает, и поднимешься. Так-то вот у нас в деревне мужик совсем уж было помирал...
Нет. Чую я, что нынче помру, чую.
Ну что ж, пойдешь, али нет? Тебя не дождешься. Петра? А Петра?