Профессор.
А потому, что частицы этого духовного эфира суть не что иное, как души живых, умерших и неродившихся, так что всякое сотрясение этого духовного эфира неизбежно вызывает известное движение его частиц. Частицы же эти суть не что иное, как души людей, входящие этим движением в общение между собою.
(к Сахатову).
Что же тут не понимать? Это так просто... Очень, очень благодарю вас!
Леонид Федорович.
Мне кажется, что теперь всё ясно, и мы можем приступить.
Доктор.
Малый в самых нормальных условиях: температура 37 и 2, пульс 74.
(вынимает книжку и записывает).
Подтверждением того, что я имел честь сообщить, может служить то, что погружение медиума в сон неизбежно, как мы сейчас и увидим, вызовет подъем температуры и пульса, точно так же, как и при гипнозе.
Леонид Федорович.
Да, да, виноват, я только хотел сказать Сергею Иванычу на то, что он спрашивал: почему мы узнаем, что с нами общаются души умерших? — Мы узнаем это потому, что тот дух, который приходит, прямо нам говорит, — просто, как я говорю, — говорит нам, кто он и зачем пришел, и где он, и хорошо ли ему? Последний сеанс был испанец Дон Кастильос, и он всё сказал нам. Он сказал нам, кто он, и когда умер, и то, что ему тяжело за то, что он участвовал в инквизиции. Мало того, он сообщил нам то, что с ним случилось в то самое время, как он говорил с нами, а именно то, что в то самое время, как он говорил с нами, он должен был вновь рождаться на землю и потому не мог докончить начатого с нами разговора. Да вот вы сами увидите...
(перебивая).
Ах, как интересно! Может быть, испанец у нас в доме родился и маленький теперь.
Леонид Федорович.
Очень может быть.
Профессор.
Я думаю, пора бы начинать.
Леонид Федорович.
Я только хотел сказать...
Профессор.
Поздно уж.
Леонид Федорович.
Ну, хорошо. Так можем приступить. Пожалуйста, Антон Борисович, усыпите медиума...
Гросман.
Как вы желаете, чтоб я усыпил субъекта? Есть много употребительных приемов. Есть способ Бреда, есть египетский символ, есть способ Шаркò.
(к Профессору).
Это всё равно, я думаю.
Профессор.
Безразлично.
Гросман.
Так я употреблю свой способ, который я демонстрировал в Одессе.
Леонид Федорович.
Пожалуйста!
(Гросман машет руками над Семеном. — Семен закрывает глаза и потягивается.)
(приглядывается).
Засыпает, заснул. Замечательно быстрое наступление гипноза. Очевидно, субъект уже вступил в анэстетическое состояние. Замечательно, необыкновенно восприимчивый субъект и мог бы быть подвергнут интересным опытам!.. (Садится, встает, опять садится.) Теперь можно бы проколоть ему руки. Если желаете...
(к Леониду Федоровичу).
Замечаете, как сон медиума действует на Гросмана? Он начинает вибрировать.
Леонид Федорович.
Да, да... Теперь можно тушить?
Сахатов.
Но почему же нужна темнота?
Профессор.
Темнота? — А потому, что темнота есть одно из условий, при которых проявляется медиумическая энергия, так же как известная температура есть условие известных проявлений химической или динамической энергии.
Леонид Федорович.
И не всегда. Многим, и мне, являлись и при свечах и при солнце.
(перебивая).
Можно тушить?
Леонид Федорович.
Да, да. (Тушит свечи.) Господа! теперь прошу вниманья.
(Таня вылезает из-под дивана и берет в руки нитку, привязанную к бра.)
Петрищев.
Нет, мне понравился испанец. Как он, в середине разговора, вниз головой... что называется: piquer une tête.[23]
Бетси.
Нет, вы подождите, посмотрите, что будет!
Петрищев.
Я одного боюсь: как бы Вово не захрюкал поросенком.
Василий Леонидыч.
Хотите? Я хвачу...
Леонид Федорович.
Господа! прошу не разговаривать, пожалуйста...
(Тишина. — Семен лижет палец, мажет им косточки на руке и машет ими.)
Леонид Федорович.
Свет! Видите свет?
Сахатов.
Свет! Да, да, вижу; но позвольте...
Толстая барыня.
Где, где? Ах, не видала! Вот он. Ах!..
(к Леониду Федоровичу шопотом, указывая на Гросмана, который двигается).
Вы заметьте, как он вибрирует. Двойная сила. (Опять показывается свет.)
(к Профессору).
А ведь это он.
Сахатов.
Кто он?
Леонид Федорович.
Грек Николай. Его свет. Не правда ли, Алексей Владимирович?
Сахатов.
Что такое грек Николай?
Профессор.
Некий грек, монашествовавший при Константине в Царь-граде и посещавший нас последнее время.
Толстая барыня.
Где же он? Где же он? Я не вижу.
Леонид Федорович.
Его нельзя еще видеть. Алексей Владимирович, он всегда особенно благосклонен к вам. Спросите его.
(особенным голосом).
Николай! ты это?
(Таня стучит два раза о стену.)
(радостно).
Он! Он!
Толстая барыня.
Ай, ай! Я уйду.
Сахатов.
Почему же предполагается, что это он?
Леонид Федорович.
А два удара. Утвердительный ответ: иначе было бы молчание.
(Молчание. Сдержанный хохот в углу молодежи. — Таня бросает на стол колпак с лампы, карандаш, утиралку перьев.)
(шопотом).
Замечайте, господа, вот колпак с лампы. Еще что-то. Карандаш! Алексей Владимирович, карандаш.
Профессор.
Хорошо, хорошо. Я слежу и за ним и за Гросманом. Вы замечаете?
(Гросман встает и оглядывает предметы, упавшие на стол.)
Сахатов.
Позвольте, позвольте! Я бы желал посмотреть, не производит ли всего этого сам медиум?
Леонид Федорович.
Вы думаете? Так сядьте подле, держите его за руки. Но будьте уверены, он спит.
(подходит, задевает головой за нитку, которую спускает Таня, и испуганно нагибается).
Да... а-а!.. Странно, странно. (Подходит, берет за локоть Семена. Семен рычит.)
(к Леониду Федоровичу).
Слышите, как действует присутствие Гросмана? Новое явление, надо записать... (Выбегает и записывает, потом возвращается.)
Леонид Федорович.
Да... Но нельзя же оставлять Николая без ответа, надо начинать...
(встает, подходит к Семену, поднимает опускает его руку).
Теперь интересно бы произвести контрактуру. Субъект в полном гипнозе.
(к Леониду Федоровичу).
Вы видите, видите?
Гросман.
Если вы желаете...
Доктор.
Да уж позвольте, батюшка, Алексею Владимировичу распорядиться, штука-то выходит серьезная.
Профессор.
Оставьте его. Он говорит уже во сне.
Толстая барыня.
Как я рада теперь, что решилась присутствовать. Страшно, но всё-таки я рада, потому что я мужу всегда говорила...
Леонид Федорович.
Прошу помолчать.
(Таня проводит ниткой по голове Толстой барыни.)
Толстая барыня.
Ай!
Леонид Федорович.