А на неверные рифмы меня подбили стихи Блока. Очень они заманчиво звучат.
Может быть, Вы пришлете стихов для второго альманаха «Аполлона». Литературный Петербург очень интересует теперь возможность новых группировок, и по моей заметке, а также отчасти по заметке Городецкого в «Речи» Вы можете судить, какое место в этих группировках отводится Вам. Я надеюсь, что альманах «Аполлона» окажется в значительной степени под влияньем этих веяний.
В конце этой недели я еду в деревню, и мой адрес таков: Московско-Виндаво-Рыбинская ж<елезная> д<орога>, полустанок Подобино, усадьба Слепнево, мне.
Еще одно слово: не мог ли бы я получать в «Русской мысли» пятьдесят копеек за строчку стихов, как я получаю теперь везде. Если нет, пусть останется по-старому.
Искренне Ваш Н. Гумилев.
Рим
Волчица с пастью кровавой
На белом, белом столбе,
Тебе, увенчанной славой,
По праву привет тебе!
С тобой младенцы, два брата,
К сосцам стремятся припасть,
Они не люди — волчата,
У них звериная масть.
Не правда ль, ты их любила,
Как маленьких, встарь, когда,
Рыча от бранного пыла,
Сжигали они города?
Когда же в царство иное
Они умчались, как вздох,
Ты, долго и страшно воя,
Могилу рыла для трех.
Волчица, твой город тот же
У той же быстрой реки,
Что мрамор высоких лоджий,
Колонн его завитки,
И взор Мадонн вдохновенный,
И храм Святого Петра,
И все, что нежно и тленно,
Родилось только вчера!
Он будет, вечный и дикий,
Стоять на семи холмах,
Покуда звездные лики
Над ним горят в небесах.
И, город Цезарей дивных,
Святых и великих пап,
Он крепок лишь следом длинных
Косматых, звериных лап.
Н. Гумилев.
114. В. Я. Брюсову
<Слепнево. 4 июня 1912 г.>
Дорогой Валерий Яковлевич,
как видите по штемпелю, я уже в деревне.
Оказывается, случилось неприятное для «Цеха поэтов» приключенье. «Скифские Черепки» были посланы в редакцию «Русской мысли», но, судя по Вашему письму к Городецкому, до Вас они не дошли. К тому же, еще кто-то что-то напутал, и до сих пор они не были высланы Вам вторично. К счастью, муж поэтессы, мой приятель и дальний родственник, живет в шести верстах от меня. От него я достал один экземпляр «Скифских Чер<епков>» и со всею поспешностью отправляю его Вам. Он был надписан, и поэтому пришлось вырвать первый лист. Мне, как синдику Цеха, очень дорого, чтобы Вы писали о его изданиях, и, кроме того, я очень дружески настроен к автору «Ск<ифских> Ч<ерепков>».
Недели полторы тому назад я послал Вам измененья в «Риме» и «Пизе». Очень интересно, удовлетворили ли они Вас?
Искренне Ваш Н. Гумилев.
115. В. Я. Брюсову
<Слепнево. 20 июня 1912 г.>
Дорогой Валерий Яковлевич,
около месяца тому назад я послал Вам исправленными «Пизу» и «Рим». И, не получая до сих пор ответа, я очень беспокоюсь, дошло ли до Вас это письмо с исправленьями. Если нет, не откажите написать мне открытку, я вышлю их вновь.
Я уже в деревне, и мой адрес таков: Московско-Виндаво-Рыбинская ж<елезная> д<орога>, полустанок Подобино, усадьба Слепнево, мне.
Искренне Ваш Н. Гумилев.
116. А. А. Ахматовой
<Слепнево. Июнь 1912 г.>
Милая Аничка,
как ты живешь, ты ничего не пишешь. Как твое здоровье, ты знаешь, это не пустая фраза. Мама нашила кучу маленьких рубашечек, пеленок и т. п. Она просит очень тебя целовать. Я написал одно стихотворенье вопреки твоему предупрежденью не писать о снах, о том моем итальянском сне во Флоренции, помнишь. Посылаю его тебе, кажется, очень нескладное. Напиши, пожалуйста, что ты о нем думаешь. Живу я здесь тихо, скромно, почти без книг, вечно с грамматикой, то английской, то итальянской. Данта уже читаю à livre ouvert[6], хотя, конечно, схватываю только общий смысл и лишь некоторые выражения. С Байроном (английским) дело обстоит хуже, хотя я не унываю. Я увлекся также верховой ездой, собственно, вольтижировкой, или подобьем ее. Уже могу на рыси вскакивать в седло и соскакивать с него без помощи стремян. Добиваюсь делать то же на галопе, но пока неудачно. Мы с Олей устраиваем теннис и завтра выписываем мячи и ракеты. Таким образом, хоть похудею. Мока наша дохаживает последние дни, и для нее уже поставлена в моей комнате корзина с сеном. Она так мила, что всех умиляет. Даже Александра Алексеевна сказала, что она самая симпатичная из наших зверей.
Каждый вечер я хожу один по Акинихской дороге испытывать то, что ты называешь Божьей тоской. Как перед ней разлетаются все акмеистические хитросплетения. Мне кажется тогда, что во всей вселенной нет ни одного атома, который бы не был полон глубокой и вечной скорби.
Я описал круг и возвращаюсь к эпохе «Романтических цветов» (вспомни Волчицу и Каракаллу). Но занимательно то, что, когда я думаю о моем ближайшем творчестве, оно по инерции представляется мне в просветленных тонах «Чужого неба». Кажется, зимой наши роли переменятся, ты будешь акмеисткой, а я мрачным, символистом. Все же я надеюсь обойтись без надрыва.
Аничка милая, я тебя очень, очень и всегда люблю. Кланяйся всем, пиши. Целую.
Твой Коля.
117. К. И. Чуковскому
<С.-Петербург. 28 августа 1912 г.>
Дорогой Корней Иванович,
очень благодарю Вас за милое письмо, которое я нашел в «Сфинксе». Я не ответил на него потому, что был уже на выезде. Мне тоже хотелось бы Вас повидать. В четверг (30-го) я буду около трех в редакции «Нивы», хорошо, если бы удалось встретится там с Вами. Если же это Вам неудобно, позвоните мне по телефону 555 в Царское, я там с 1 сентября.
Искренне Ваш Н. Гумилев.
118. А. И. Тинякову
Царское село. 3 октября <1912 г.>
Многоуважаемый Александр Иванович,
очень благодарю Вас и за «Navis nigra» и за Ваше милое письмо. Я давно знаю Ваши стихи и тоже хотел бы встретиться с Вами. В пятницу (5 октября) я буду дома. Может быть, соберетесь. Пусть Вас как москвича не пугает поездка в Царское. Поезда отходят каждый час, и дорога берет всего ½ ч<аса>. В «Аполлоне» я принимаю по понедельникам.
Искренне уважающий Вас Н. Гумилев.
Мой адрес: Царское село, Малая ул<ица>, д<ом> 63.
119. С. К. Маковскому
<Царское село. 8 или 9 октября 1912 г.>
Многоуважаемый Сергей Константинович,
честь, которую Вы мне оказали, приглашая меня заведовать литературным отделом Вашего журнала, тем более мне дорога, что за все три года выхода «Аполлона» я ни на минуту не переставал любить его и верить в его будущее. Я принимаю Ваше предложение и постараюсь осуществить не столько те принципы, которые выдвинула практика этих лет, сколько идеалы, намеченные во вступительной статье к первому номеру «Аполлона». Да поможет мне в этом деле одинаково дорогое для нас с Вами воспоминанье об Иннокентии Федоровиче! Я обещаю Вам по мере сил определенно и без компромиссов развивать идеи «нашего “Аполлона”», как я его понимаю, и только их; в то же время я верю, что, если выяснится неудобство или нежелательность этой моей работы для общего облика журнала, Вы поставите мне это на вид с достаточной определенностью, чтобы, не порывая с «Аполлоном», я мог также отказаться определенно от моих обязанностей, выполнить которые я окажусь не в состоянии.