Сидит хозяйка на скамейкев одной рубашке на плечеи ноги красные стояти руки потные лежат
Во взбухшей гру́ди теснотаи взгляд стоит на занавескеИ летней жизни чепухаЧулки откинуты, подвязки…
«Всей чёрной стайкою своей…»
Всей чёрной стайкою своейвлетело бабочек перооно играло и рослооно садилось на пальто
Ремень лежал ремень блестелДиван под мною чуть скрипелОдин я был и потолокпосетил бабочек кружок
Один лежу один гляжуКакое-то густое семейство их на потолкеони дерутся меж собойв полутемноте луновой
Мне книга есть мне книга естья эту книгу пересёкя знаю я совсем не здесья там я там где потолок
я лейтенант меня зовётк своей армейской службе частьно есть иная тоже властьона мне полночью придёт
«Жил неподвижно в зимней столице…»
Жил неподвижно в зимней столицестаренький уж, и в карты игралПрипоминал удалённые лицаЧастные праздники упоминал…
Жён своих нескольких —Первую, третьюИх пережил, и мягкий глазТихо ехал по всем на светеНе изменяясь при виде вас, нас
Был он когда-то и плотник, и книжникБыл лиходеем с дороги большойОн и убил, и родил двух мальчишекВсё затопило время рекой…
Где-то убитые в рощах погнилиКак-то мальчишки делись куда-тоИ не пришла за убийства расплатаТе, кто знали, не сообщили
Утром фанеровым встаёт и зеваетБыл бы писателем, был бы вождёмНет, говорит, очевидно, что в маеМы, Генрих Вениаминович,С божьей помощью и помрём
«Иголка и нитка, и я портной…»
Иголка и нитка, и я портнойИ день весь стучит и меня согнулЯ так и войду в любое окноПортной — поэт, писавший портной
Я был человеком с кривою улыбкойрешивший писать в летнем углуИ, вечно стоящий с длинною ниткойБосой на чужом наёмном полу
Видны ли вам домики, деньги, рубликиВидны ли вам волосы на головеЧто ел я, в желудок бросая на днолюбому и каждому всё равно…
Однако мою составляют историюдесятитомник стотомник судьбыПошитие брюк человеку с размерамитакими-то в течение семи часов
О власть-механики и технологииРуки мои движения делаютЯ живу и пою, как ночная короваИ всё снова и снова, и снова
«строили люди себе Вавилон…»
строили люди себе Вавилондело под вечер склонялоськое-что сделали. много осталосьСпать улеглись Вавилон оставивУтро совсем раздавалось раноникто отдохнуть не успелвстают и спешат ещё средь тумананесут камень белСтроили люди себе ВавилонПод новой стеной вавилонская матькормила вавилонское своё дитявавилонским козьим соскомГрудь вавилонская трепеталаПыль проходила стены рослисделали ещё очень малоДело ж под вечер…Спать полегли
«на красное бельё…»
на красное бельёложусь я нынче спать.Огромная жара стоит и липнет всяПахучая тоскакак жирная паучихависит от потолка
Тушу я бледный свети свечку спичкой поджигаюи запах возникаетЯ древний нынче судьяосудивший на смерть сейчаси моя пухлая рукалежит и потеет всегда
Подряд возложили со мнойдругих ещё вдалекеи запах стоит вековойо теле убитом в носкеи сад под Луной полосой
о сад на окне маловатно там кипарисы стоятглавное оливы стояттам лавры также стояти свечка и свечи кадят
Я был молодой судьяостался всё так же яна красное лёг бельёкакое же имя моё?
«Я помню землянику…»
Я помню земляникуСредь леса на полянеЯ помню как я пасКорову на дурмане
Она меня ждалаИ головой качалаОна затем пришлаЧтоб чащу показала
И лес молчащий вдольСказал: интеллигентЗдесь столько разных вольЦарит же здесь момент
Живи как будто тамНа озере в глубиВсё время лебедя́И с женскими грудьми
Поверишь или нетКорова вновь спешитЕё единый рогПоказывает внутрь
«Красные сфинксы…»
Красные сфинксыБелые лютниМного красавиц в белых носкахСтеклянные сосудыПронзённые цветамиИ аромат дымов и едкий страх