Брат мудрый Сорогон родителя любезный,
Почтенный торга член и обществу полезный,
Покоясь по трудах, сокровища свои
К правленью поручил все в руки мне мои,
А я их похищал! к чему ж употребляя!..
Тем волю Фаннии едину исполняя!
Бледнея, в ужасе, я злато приносил...
Несчастно злато ей... что честью я купил!
Искусства хитрого притворств волшебна сила
Природны в Фаннии дары превозносила;
Она вступила в свет, желанья утвердив.
Стыд красил мой ее, всем очи заслепив.
Любовь моя лишь тем сильняе становилась:
Я жертву чувствовал, что для нее вскурилась.
Дух гордый мой прельщен бесперестанно был;
Я с ней тщеславие равно ее делил.
Я счастлив мнился быть! Она могла являти
Все совершенства те, что могут нас пленяти;
Тьмы мертвых прелестей словами оживить
И к злодеяньям мя сетями уловить.
В сем заблуждении уж я совсем терялся
И упоенных чувств моих лишен являлся.
Всяк шаг, любезный друг, мне преткновеньем был,
В словах, в поступках плен и в взоре находил.
В сем смертном сне, увы, ты можешь ли познати
Тот преужасный след, что стал он днесь казати?
Нет, верх сей ужаса нельзя воображать!
Я то свершил, о чем грешно и вспоминать.
Не ведал Сорогон, что, подло я алкая,
К казне его моя рука простерлась злая;
Но скоро он, какой ужасный яд, познал,
Смущал мой ум во мне и чувства пожирал.
Его мне нежностью злой рок мой предвещался;
Сей старец юности моих лет опасался
И сердца простоты, что льзя легко склонить,
Что добродетели, равно и злу пленить;
Огня страстей, во всей моей крови возженна;
Красы предмета, чем мя видел он плененна,
Стремясь от тайныя мя сети избавлять,
Старался оной власть и прелесть удалять.
Вняв то, мне Фанния, прибегшу к ней, предстала
И на одре в слезах текущих утопала;
Вид бледный на челе, и во смятеньи сем,
Что в скорби мы красой и прелестью зовем,
Мне руки подает, мя жаром наполняет
И лобызанием весь нутр мой вспламеняет.
«Барнвель!—рекла, — я зрю тебя, дражайший мой,
И ах! в последний раз целуюсь я с тобой!..»
Я слышу их еще, сии слова опасны,
Те вздохи винные и клятвы толь ужасны.
Я, чувств лишаясь всех, на грудь ее упал.
«Нас разлучить хотят, — глас оный продолжал. —
Я гибну!.. жизни мя чудовище лишает...
Нас завтре Сорогон, сей варвар, разлучает!»
—«О дерзость! — я вскричал. — То должно предварить;
Вещай, что́ мне начать, потщуся всё свершить.
А он пусть мя рабом, пусть жертвой учиняет;
Мой бог — одна любовь, она мя ободряет;
Ей только я внемлю. Внемли ж ее ты глас!»
Рекла: «Она гласит, дая тебе приказ.
Но времени не трать; уж завтре ты, конечно,
Умедля, тьму препон меж нами у́зришь вечно.
Не будет мстителя, и Фанния падет.
Предупреди удар ужасных наших бед
И общу нашу смерть. Сей ночи тьма не мра́чна,
Она учинена чрез слабый свет прозрачна.
Ты знаешь, Сорогон по всяко утро там,
В пустынном сем лесу, что близок к сим местам,
Где точно он мою погибель устрояет;
Да сыщет там один ту смерть, что нам желает.
Дерзай на все, похить сокровища его,
Что неотлучны, им хранимы, от него.
Чтоб в безопасности от мест сих удалиться
К смерти избежать, нам злато нужным зрится.
Се маска, се и меч; беги, рази; а я,
В объятья пав твои, немедля вся твоя!
Последую тебе к брегам преотдаленным
Чрез горы каменны к пещерам сокровенным;
Хочу изобрести, тебе послушна став,
И новый род любви, и новый род забав;
Хочу, чтоб жертвы стон душа твоя не вняла
И слух ее моя любовь бы заграждала.
Но трепещи, когда ты слабость мне явишь
И бед содетеля моих ты предпочтишь:
Когда страшишься ты мне мерзку кровь пролита,
Другой меч грудь мою остался поразите».
О Труман! тщись меня, несчастного, познать;
Я, речью сей сражен, едва возмог дышать,
Полмертвый, тщетно глас ища в тоске глубокой
В объятиях моей любовницы жестокой,
Что нежность с страшною мешала просьбой сей
И пламя лютости с огнем любви моей;
Представь, коль льзя, себе сие ужасно действо,
Мятеж сей и жены свирепыя злодейство;
Несчастный одр, где лишь один лампад светил,
И меч, что Фаннией двойной устроен был.
Что наконец скажу? Смягчен ее слезами,
Возжен свирепствием и убежден красами;
Ее угрозы, вопль... увы! ... я обещал...
Нуждает Фанния, чтоб я счастливым стал!
До закалания уж жертву упояет;
Последний поцелуй к злодейству знак являет.