ЭПИГРАММА{*}
Не правда ли, что человек
Всех тварей более от тварей же страдает?
И даже что от блох кусанья человек
Покоя сладкого в ночи лишен бывает,
Тогда, когда покой природа вся вкушает.
Довольно чувствую я это всё в свой век,
Довольные меня недуги угнетают,
И блохи по ночам, а люди днем кусают.
НА ХУДЫХ РИФМАЧЕЙ{*}
Они чужим пером лишь пишут,
Они чужим лишь духом дышут,
Чужой они глас повторяют,
Чужой их жар лишь нагревает,
Однако же и тот во льде их простывает,
И стужею от них среди полдень несет.
МОЛИТВА ВСЕМИРНАЯ{*}
Подьячий только лишь подьячим наречется,
И телом и душой клянется
Всем, сколько можно, зла творить,
Хотя бы самого себя не исключить.
О боже! Сохрани народ свой от напасти
И злобу укроти подьяческия власти!
НА СКУПОГО{*}
Кремнев в отчаяньи, в удавку лезть готов,
Затем что в зимний день исходит много дров.
НА ДУРНУЮ ЖЕНЩИНУ, КОТОРАЯ ХОТЕЛА, ЧТОБ ЕЕ СПИСАЛИ{*}
Красавица иметь портрет свой захотела,
Но живописец так пиши, чтоб не сидела.
Для живописца труд сомнителен такой:
«С кого б для сходства мне списать ее? Постой,—
Сказал, — пошлю за сатаной».
«МУЖ СЕРДИТСЯ, ЧТО Я К ЖЕНЕ ЕГО ХОЖУ...»{*}
Муж сердится, что я к жене его хожу,
А я ни малой в том вины не нахожу:
Ведь я с него ж труды сбавляю.
За что ж он сердится, совсем не понимаю.
НА ДМИТРЕВСКОГО{*}
Напрасно мы хотим Дмитревского хвалить
И что велик он, говорить.
Дмитревского достойно похвалить
Не можно никому иному,
Как не Дмитревскому другому,
Когда б на свете мог другой Дмитревский быть.
«О ТЫ, КОТОРЫЙ В ЧЕСТЬ ТЕАТРА РОССИЯН{*}
О ты, который в честь театра россиян
России Талией и Мельпоменой дан!
Одной — чтобы игрой уча ее, смеяться;
Другой — чтоб тож учась, с слезами восхищаться.
Дмитревский, сколько раз я тщился воспевать
Божественный твой дар, которым ты блистаешь,
Которым всех сердца и души ты пленяешь,
Но никогда не мог достойно начертать
Того, что всяк, тебя кто видит, ощущает,
Кто прямо чувствовать и рассуждати знает.
НА СМЕРТЬ ТРОЕПОЛЬСКОЙ{*}
Возможно ли, что век цветущий свой скончала,
Которая игрой своей нас утешала
И слезы сладкие нас заставляла лить,
Как Мельпомену нам собой изображала.
Кто Мельпомену нам, кто может возвратить?
НА НЕЕ ЖЕ{*}
Так, Мельпомена век российская скончала.
Ты плакать нас игрой своею заставляла
И сладкими могла слезами утешать.
Днесь слезы горести велишь нам проливать!
ОТ ИМЕНИ ИТАЛИЯНЦА, {*}
ПРИЕХАВШЕГО В РОССИЮ ИЗ ИТАЛИИ, ГДЕ БЕРЕЗОВСКИЙ УЧИЛСЯ, И УВИДЕВ ЕГО
Ты здесь? Постой! Нашел тебя я наконец,
Неблагодарный ты и хищник и беглец.
Возможно ль поступить, как поступил ты с нами,
С любившими тебя и чтившими друзьями?
Не только сам от нас ты скрылся и исчез,
Евтерпу ты у нас похитил и увез.
НА БОРТЯНСКОГО{*}
Там, где, Бортнянский, ты — везде и Аполлон:
Ты быв в Италии, с тобою был и он,
В России ныне ты — в России Аполлон.
НА г. БУБЛИКОВА, {*}
НА ПРИДВОРНОМ РОССИЙСКОМ ТЕАТРЕ ТАНЦОВЩИКА ПО МАЛОЧИСЛЕННОМУ В РАСУЖДЕНИИ ЕГО ИСКУССТВА И ПРОТИВУ ПРОЧИХ ИНОСТРАННЫХ ТАНЦОВЩИКОВ ЕМУ ПРОИЗВОДИМОГО ЖАЛОВАНЬЯ
Ты славен, Бубликов, из славных плясунов,
И славен столько в год лишь за пятьсот рублев!
К ДРУГУ{*}
Два действия, мой друг, в себе я примечаю
С тех пор, как мне знаком ты стал:
Приятно, что тебя я знаю;
Досадно, что тебя я ранее не знал.
«ТАК! ЭТО ЛЬВОВ! ОН САМ! ЕГО, ЕГО СЕЙ ВИД!..»{*}
Так! Это Львов! Он сам! Его, его сей вид!
Но что? В картине сей ведь Львов не говорит!
«ХОТЕЛ БЫ Я, ЧТОБ ТЫ МНЕ ОБРАЗ СВОЙ ОСТАВИЛ…»{*}