Для мудрого ль сие, сей пустотой прельщаться
И, властвуя мечтой, счастливым называться?
Нет, слабоумам то в утеху лишь дано,
А нам оставлено блаженство другое,
<... >то есть добродетель и честность.
Пусть будешь ты богат, и в счастии великом,
И будешь шелковым кругом обвешан лыком, —
Без целомудрия не будешь счастлив ты.
Кто хочет счастлив быть, тот бегай суеты.
В сатиру:{*}
И только временщик лишь новый появится,
Стихами стихоткач воспеть его стремится.
Тотча́с он и герой, и победитель стал,
Хоть неприятеля родяся не видал,
Тотчас защитник муз, покров их, защититель,
О пользе своего отечества рачитель.
Тотчас он сделался не тот, каким он был,
Как скоро лишь в число временщиков вступил,
И словом, человек он быв, стал чуть не богом,
Так вознесут его своим пииты слогом;
Так ищущие в нем, чтоб милость получить,
Стремятся все его до неба возносить.
Так хвалят все того, кого и знать не знали
И имя коего родяся не слыхали.
«Вот верный раб царю, вот добрый человек!
Теперь-то потечет златой повсюду век».
Но о! ласкателей прегнусная хвала!
Коль близко съединена с тобою их хула.
Едва временщика судьбина пременилась,
Вся лесть в ругательство опять об<оро>тилась.
Сегодняшну хвалу в брань завтра превращают
И постоянны лишь в непостоянстве пребывают.
«И, ПИШУЧИ СТИХИ, ПЕЧЕТСЯ ЛИШЬ О ТОМ...»
<............. >
И, пишучи стихи, печется лишь о том,
Чтобы не написать ему их по пустом.
Что нужды до того, чтобы стихи хвалили?
Лишь только б за стихи мне щедро заплатили.
И, пишучи стихи, вперед располагает,
Какое слово что за плату обещает.
Вот это слово мне побольше принесет,
Поставлю я ого, а в том надежды нет.
Сто крат иную мысль пременит он другою,
Да лишь не лучшею, а только же дурною,
Напишет и ценит, цена мала — чернит.
А если тот его не щедро наградит,
Кого стихами он своими вздумал славить,
То вдвое он его за то уж обесславит
И, осердившися за скупость на того,
Не станет ввек писать стихов уж на него.
«ТЫ ГОВОРИШЬ: „ДА КТО ВЕЛИТ ЕМУ ПИСАТЬ"»
«Ты говоришь: «Да кто велит ему писать?»
Что ж? Разве с голода и впрям ему пропасть?
Не редкий бы еще теперь без места был,
Когда бы чрез стихи его не получил.
Крестинные ли то иль свадебные были,
Которы умного читателя бесили
И кои своего толь гнусного творца
Пред светом обличили подлеца».
— «Речь не о том.
Бесчеловечного урода
Зови отцом народа;
Сквернавку первую красавицей зови...»
— «Нет, право, не потачь; на речи все смотреть,
Так с голоду подчас придется насидеться».
— «Всё это хорошо, да полно, вот что страшно:
Куда годишься ты от критиков...»
«НЕ МОГ БЫ СЫТОСТЬ ТЫ СО ГЛАДОМ РАЗЛИЧИТИ...»
Не мог бы сытость ты со гладом различити,
Не мог бы нужного себе ты испросити
И принужден был ввек сорокой щекотать.
В сатиру куда кстати:{*}
Сие было и я старался испытать,
Увидя, что стихи убытку нет писать,
Но нет, и в сем труде успеху не бывало —
Везде мне и во всем таланту, знать, не стало.
Пошел, отстал опять от стихотворства я
И стал кривитель прав иль сделался судья.
ПЕРЕВОД САТИРЫ БОАЛО К УМУ{*}
С тобой, мой ум, теперь хочу поговорить:
Пора мне слабости твои тебе открыть;
Довольно я молчал и их таить старался
И, им потворствуя, сам часто заблуждался.
Доколе будешь ты, скажи мне…
В САТИРУ О РАЗУМЕ{*}
Кто умным быть себя <…> не вображает?
.............
Иного ум в мошне, другого в благородстве,
Другого в знатности, иль в росте, иль в дородстве.
Тот сидя за столом умен, наевшись сыто,
И таинство ему природы всей открыто.
Другой под лентою, с блистательной звездой,
Умен, велик, мудрец и в случае герой.
Тот шестерней когда в карете разъезжает,
Умняе никого себя не вображает.
Тот, перстнем на руке сот в десять возблистав,
Мнит смертным всем давать умом своим устав.
Тот, вползши кое-как в чертоги позлащенны,
Мнит: все теперь пред ним животные презренны.
Вот как о разуме нередко разумеют,
Другого же об нем понятья не имеют.
По мненью многих, ум лишь в деньгах состоит.
Другой мнит: «Я умен затем, что чин имею», говорит.
А я так о уме не тако понимаю,
И только то себе я правилом считаю:
Глупец — глупец, хоть будь в парче он золотой,
А кто умен — умен в рогоже и простой