Выбрать главу

Конечно, исторические анахронизмы, свойственные поэзии декабризма, встречаются и в творчестве Одоевского, например, «Россия» в устах смолян 1611 года или вольнолюбивая формулировка начала XIX века в устах норвежского скальда:

Пусть доблестный дух до могилы кипит, Как чаша заздравная в память отчизны.

Но по сравнению с откровенными историческими анахронизмами Рылеева («древние права граждан» в устах князя Дмитрия Донского, «щит с гербом России» в эпоху войн Руси с Византией в начале X века) анахронизмы в стихах Одоевского не столь явны. Вместе с тем, например, негодующие обращения «Девы 1610 года» имеют, несомненно, иносказательный смысл и обращены к современникам Одоевского — подданным Николая I. Иносказательный смысл имеет, конечно, и «Тризна» — смысл напоминания о повешенных 13 июля 1826 года. Посвящение «Тризны» смелому и решительному декабристу Ф. Ф. Вадковскому еще явственнее подчеркивает это и в то же время говорит о твердой вере Одоевского в революционный дух сосланных декабристов.

Высокое революционное и патриотическое чувство особенно отличает стихи Одоевского, написанные во время длительного перехода декабристов из Читинской в Петровскую тюрьму.

Революционную направленность вносит Одоевский в стихи, посвященные национально-освободительной борьбе славянских народов. Возможно, что здесь сказалось сближение Одоевского на каторге с членами наиболее демократической декабристской организации — «Общества соединенных славян», в которой идея всеславянского объединения под знаком национально-освободительной борьбы играла важную роль.

Одно из самых любимых ссыльными декабристами стихотворений Одоевского «Славянские девы» характерно глубоко прогрессивным пониманием великих задач России, «старшей сестры в семействе Славяна».

Показателен поэтический отклик Одоевского на польскую революцию 1830 года. Отношение подавляющего большинства русского дворянского общества, даже его передового слоя, к восставшей Польше было резко отрицательным. Ссыльные декабристы видели в поляках, боровшихся с русским царизмом, с Николаем I, союзников. В стихах, написанных Одоевским при получении известия о польской революции, он сливает сочувствие к ней с воспоминанием о пяти казненных декабристах — жертвах того же Николая:

Едва дошел с далеких берегов Небесный звук спадающих оков И вздрогнули в сердцах живые струны, — Все чувства вдруг в созвучие слились... Нет, струны в них еще не порвались! Еще, друзья, мы сердцем юны!

В этой уверенности в осуществление декабристских идеалов и был действенный смысл поэзии Одоевского. Эта уверенность — существеннейшая черта, отсутствующая в последекабрьских произведениях других декабристов. И связано это, очевидно, не только с личными качествами Одоевского, не только с особенностями его творческого метода, но и с тем, что он находился в это время в кругу соузников, а Бестужев и Кюхельбекер были оторваны от друзей и единомышленников, томясь в крепости, на поселении, в кавказской ссылке.

Одоевский высказывает эту уверенность прямым образом от лица всех декабристов в ответе на послание Пушкина:

Мечи скуем мы из цепей И пламя вновь зажжем свободы: Она нагрянет на царей.

Одоевский высказывает персонажей: эту уверенность и устами «исторических»

Нет, веруйте в земное воскресение: В потомках ваше племя оживет, И чад моих святое поколение Покроет Русь и процветет.

Ее он переносит и в свою лирику; убежденный, что его надежды —

Не случайное виденье, Что приснятся и другим И зажгут лучом своим Дум высоких вдохновенье.

Уверенность эта перерастает в его «Элегии» в широкое символическое обобщение:

Но вечен род! Едва слетят Потомков новых поколенья, Иные звенья заменят Из цепи выпавшие звенья... . . . . . . . . . . . . . . . . . В лазурь небес восходит зданье: Оно незримо, каждый день, Трудами возрастает века; Но со ступени на ступень Века возводят человека.